– Тогда понятно, – согласилсяГрызлов, – братьев меньших жаль. Помните у Есенина: «…и зверье, какбратьев наших меньших, никогда не бил по голове». Так зачем я вам понадобился?

– Вы хорошо знали Ангелину?

– Не слишком.

– Скажите, зачем она звонила вам впятницу, может, в субботу?

Грызлов помолчал, потом произнес:

– Евлампия Андреевна, не хотитепоужинать?

– Когда?

– Ну, через час примерно, в Центральномдоме литераторов кухня хорошая. Собирайтесь, там и побеседуем.

Отшвырнув трубку на диван и крикнув:«Лизавета, вернусь к одиннадцати», – я бросилась к двери.

Нетерпение просто гнало меня, толкая кулаком вспину, потому что я наконец вспомнила, где слышала малосимпатичную фамилиюГрызлов. Покойная Ангелина, говоря о Лене Разумовой, бросила фразу: «У неероман с Юрой Грызловым». Я искренне считаю, что точность – вежливость королей,и поэтому никогда никуда не опаздываю. К зданию из крупных светлых кирпичей яподкатила спустя ровно пятьдесят минут после телефонного разговора, но убольших, роскошных деревянных дверей уже прогуливался мужчина лет сорока,одетый не по погоде в чересчур легкую и светлую куртку. Я пошла к немунавстречу и моментально узнала мужика. Он и правда за ту неделю, что я работалау Разумовых, трижды приходил к Кондрату и кулебяку нахваливал, даже попросил ссобой несколько кусков, но вот только я не знала, что он Юрий, потому что,знакомясь со мной, мужик протянул сильную, сухую ладонь и произнес:

– Гера.

Когда мы уселись за стол и, детально обсудивдостоинства киевских котлет, судака «Орли», цыплят табака, заказали горячее идесерт, я спросила:

– Разве Гера уменьшительное от Юры?

Грызлов рассмеялся. Его простое, открытое лицовыглядело бесхитростным, а крупноватый нос придавал ему какой-то свойский вид.Круглые карие глаза улыбались, и от их уголков лучиками бежали к вискамморщинки. Наверное, он чаще смеется, чем сердится.

– Нет, просто отец решил назвать меняименем своего деда – Юрий, а мать была категорически против, настаивала на том,чтобы в метрике записали – Игорь. Они даже поругались, но папа победил. Однакомама не сдалась и звала сына только Герочка, а поскольку папа строил мосты имотался из конца в конец по необъятной Стране Советов, то дома он бывал редко,и я привык к другому имени. Сейчас родителей уже давно нет в живых…

Мы принялись молча ужинать. Юра оказался прав,готовили в писательском ресторане вкусно, впечатлял и интерьер – кругом резноедерево, а у одной из стен камин, кажется, настоящий.

– Зачем вы, Евлампия Андреевна,прикидывались тетей Ангелины?

Я глупо хихикнула. К вкусной говяжьей вырезке,фаршированной грибами, нам подали в высоком, узком графине изумительное красноевино. Я не слишком привыкла к алкоголю, максимум, что позволяю себе, –ложечку коньяка в кофе, наверное, поэтому некрепкое вино сразу ударило вголову, и мозги стал заволакивать туман.

– Зовите меня просто Лампа.

Юра вновь рассмеялся:

– Как мило, первый раз встречаю даму,представляющуюся таким образом.

Я вновь хихикнула, ощущая в желудке приятнуютяжесть. Вообще, вечер складывался на редкость приятно: отличный кавалер,вкусный ужин, да и вино весьма и весьма неплохое. Хотя, честно говоря, я незнаток горячительных напитков. Почувствовав, как сердце наполняет любовь ковсем окружающим, я, глупо улыбаясь, ответила:

– А я необычная дама!

– Согласен, – закивал Юра. – Выкрасавица, умница и удивительно обаятельный человек. Так о чем будем беседовать?

Действительно, о чем?

– Как вы, человек явно интеллигентный,попали к Кондрату в прислуги? – спросил Юра, чокаясь со мной.

– О, эта такая смешная штука, –улыбнулась я в ответ. – Вообще-то вы правы, на самом деле я арфистка…

– Да ну! – ахнул собеседник. –То-то, я гляжу, руки такие артистичные. За это следует выпить…

Мы вновь опустошили фужеры. Дальнейшее я помнюплохо. Вроде я рассказывала Грызлову о себе, потом несла чушь о Кондрате, Ленеи Ангелине… Затем мы как-то оказалась на улице, следом – провал в памяти.Последнее, что помню, странно вытянувшееся лицо Лизы и ухмыляющегося Андрея,зачем-то засовывающего мою голову в тазик.

Утром, проснувшись, я попробовала, как всегда,сесть, но это у меня отчего-то не вышло. Голова кружилась и отчаянно болела,желудок подкатывал к горлу, во рту поселился вкус кошачьей мочи. Только неподумайте, что я употребляю этот напиток, я его никогда не пробовала, но,наверное, если хлебнуть, испытаешь вот такое же ощущение.

Глаза я побоялась открыть, свет резал дажесквозь сомкнутые веки, и жутко хотелось пить.

– Электролампа Андреевна, – раздалсябодрый оклик.

Я невольно поморщилась: голос вонзился вмозги, словно раскаленный кинжал в сливочное масло.

– Электролампа Андреевна, –настаивал голос.

Так по-дурацки меня величает только нашсосед-бандит.

Кое-как разлепив губы, я прошептала:

– Пить.

Тут же к моему лицу прикоснулось нечтохолодное, пахнущее отчего-то дрожжами. Крепкая рука помогла мне принятьполусидячее положение, и в рот полилась жидкость. Из моей груди тут же вырвалсястон негодования:

– Но это же не вода!

– Правильно, – хихикнулАндрей. – Пиво «Балтика», светлое, третий номер, самое лекарство.

– От чего? – просипела я и наконецсумела открыть глаза.

– От птичьей болячки, – пояснил«врач». – Пейте, пейте, ща полегчает…

Я машинально сделала еще пару глотков и,чувствуя, как желудок становится на место, поинтересовалась:

– Не поняла, от какой болезни?

– Перепил, – продолжал веселитьсясосед. – Ну вы вчера и хороши были, просто космонавт.

– Почему космонавт?

– А они на центрифуге с тазомтренируются, потому что блевать тянет…

– Ты хочешь сказать, что я…

– Ага, – заржал браток. –Напилися, как хрюшка на Пасху, и всю прихожую уделали. Лиза-то перепугалась,думала, вы заболели и щас полусапожки отбросите, но я ее успокоил. Не рыдай,говорю, подотри сопли, тетка твоя ужратая. Ну тут она повеселела, вас вкровать, полы помыла…