— Тебе для излечения нужна высокая температура, какнам.

Я не поняла, кому «нам».

— Кто... — И тут мое тело скрутила судорога, изорта вырвался вопль. Боль билась в каждой клеточке, вырываясь наружу. Если бы ямогла дышать, я бы вопила и дальше. Зрение заволакивалось большими серымипятнами.

— Врача!

Голос Ричарда.

— Ты знаешь, что нужно делать, mon ami.

—Если это поможет, я потеряю ее навеки.

На миг зрение прояснилось. Ричард сдирал с себя штаны.Больше я ничего не видела — что-то серое заволокло глаза и мозг и засосаломеня.

Кажется, я спала, но точно я не знаю. В темноте быликакие-то лица, кого-то я знала, кого-то нет. Черри с короткими светлымиволосами, без косметики, от чего она казалась на годы моложе, чем мы с нейбыли. Грегори трогает мое лицо. Джемиль лежит рядом со мной, свернувшись, кактемное сновидение. Я впадала в забытье и выходила, лица сменялись, сменялисьтела рядом, потому что я чувствовала, как они прижимаются ко мне. Голая кожа кголой коже. Это не было сексуально, по крайней мере явно сексуально. Япросыпалась, если просыпалась, зная, что меня обнимают руки Ричарда, что моетело точно входит в изгибы его тела, как ложка в ложку, и густые его волосыпадают мне на глаза. Я спала, зная, что мне ничего не грозит.

Очнулась я медленно, в коконе телесного тепла и щекочущегопотока ликантропической энергии. Я попыталась перевернуться, но чье-то телодержало меня на боку. Тогда я открыла глаза.

В комнате было темно, только лампочка горела на стене, как ночникв детской. Мое ночное зрение позволяло мне при этом освещении различать цвета.Передо мной свернулся незнакомый голый мужчина. Его лицо лежало у меня на плечечуть выше груди, и дыхание его грело мне кожу. Раньше я бы завопила благимматом и рванула с места куда подальше, но сейчас мне почему-то просто нехотелось паниковать. Было тепло, уютно, и еще как-то... правильно, как давноуже не было, будто я надела пару любимых шлепанцев и завернулась в любимыйплед. Такой вот уют, такая мирная обстановка. Даже вид руки, обнявшей меня заталию, не волновал. Наверное, доктор Лилиан накачала меня каким-то лекарством,от которого все на свете казалось хорошо. Единственное, что я знала — чтошевелиться мне не хочется. Как если просыпаешься утром, и никуда не надоспешить, нигде тебя не ждут, никаких срочных дел, и можно так полудремать вгнездышке из одеяла.

Рука, обнимавшая мою талию, была мускулистой, определенномужской, но маленькой — не только кисть, но вся рука. Кожа загорелая и казаласьеще темнее на бледности моей кожи. Я лежала в приятной расслабленности визгибах этого тела. Тот факт, что мне совершенно не было неудобно спать втрехслойном голом сандвиче в качестве серединки, сообщил мне без сомнений, чтоя под каким-то наркотиком. Бывало, что я просыпалась одетая куда больше исмущалась куда сильнее.

Я так предположила, что оба они вервольфы. Стая сталабольшой, и я всех на вид не знаю. Я купалась в их энергии, будто меня омываланевидимая горячая вода. Я помнила, что была ранена, помнила, как чьи-то когтирвали мне мясо под грудиной. Опустив глаза, я увидела неровные круглые шрамы наместе, где змея рвалась к моему сердцу. Там была тупая боль, но шрам затянулсярозовым и блестел, плоско выделяясь на коже. Сколько же я пролежала в отключке?

Я продолжала ждать паники, смущения. Когда они не появились,я посмотрела на первого мужчину — впервые посмотрела внимательно. У него былигустые каштановые кудри, коротко остриженные сзади, но длинные сверху, так чтоони щекотали мне плечо, когда он шевелился во сне. Загорелый он был настолько,что кожа была почти под цвет волос. В той брови, что была мне видна, торчаломаленькое колечко пирсинга. Его колено прижимало мою голень, рука вяло лежала уменя на голом бедре. Наверное, приподнятая его нога и поворот бедер не давалимне видеть все целиком, и остатки моей стеснительности были за это благодарны.То, что сохраняло мое спокойствие, что бы это ни было, начало выветриваться.Может, это я просто просыпалась.

Остальное его тело было прижато ко мне спереди, так чтоподробностей я не видела. Зад и спина у него были гладкие, безупречные, безполос загара. Солнечные ванны нудиста? Тело казалось молодым — лет двадцать —двадцать пять. Он был выше меня (ниже быть трудно), но не намного. Пять футовсемь, если не меньше. Мужчина пошевелился, рука у меня на бедре сжалась, будтоон видел сон, и тут я вдруг заметила, что он не спит. По его телу пробежалонапряжение, которого не было секунду назад. И я вдруг проснулась окончательно,и сердце у меня заколотилось. Примерно две секунды я думала, что, черт побери,можно сказать человеку, которого никогда в жизни не видела и с которымпросыпаешься голой в кровати? Он открыл глаз, который был мне виден, поднялголову и заморгал двумя темно-карими глазами.

Лениво улыбнувшись, сильно заспанный, он сказал:

— Впервые вижу тебя не спящей.

Я ответила единственное, что пришло мне в голову:

— Я тебя вообще впервые вижу. Кто ты такой?

— Калеб. Калеб меня зовут.

Я кивнула и стала садиться. Все, вылезаю из этой койки. Вней было тепло и уютно, но стеснительность превозмогла. Не настолько яхладнокровная, чтобы разговаривать с голым незнакомым мужчиной, когда я самаголая. Или не настолько я утонченная.

Рука у меня на талии напряглась, удерживая меня возле второгомужчины и на кровати. Колено Калеба у меня на ноге стало тяжелее, вдвигаясьмежду моих. Вдруг я ощутила те части его тела, которых не видела. Да, наверное,я предпочла бы увидеть все целиком, чем почувствовать, как оно упирается мне всамый верх ляжки. Ну ладно, пах — не совсем подходящая часть, с которой начатьнанесение травм — пока что. Рука, лежавшая на моем бедре, вдруг его схватила. Уменя участился пульс. Кажется, я попалась.

— Все спокойно, — сказала я, — но мне надовстать и вылезти из этой кровати.

Тело позади меня шевельнулось. Хотя я не видела, но знала,что он приподнялся на локте, и рука у меня на талии напряглась. Вдруг менясильно прижало к его телу, и я просекла сразу несколько моментов. Первый: онпримерно моего роста, потому что точно следовал изгибам моего тела; второй: онхудощавый, мускулистый, и ему очень нравиться ко мне прижиматься. Бррр! Яповернулась к нему, будто оглянувшись на шум в темноте в фильме ужасов —медленно, полуоглушенная страхом. Его лицо приподнялось над моим плечом,длинные волосы спадали на щеку густой массой, перепутанной со сна, и труднобыло сказать, волнистые они или кудрявые, только они были темно-каштановые,темнее, чем у первого, почти черные. Лицо у него тоже было треугольное, почтислишком тонкое, на грани между мужским и женским, нос прямой, чуть слишкомправильный, рот широкий, нижняя губа полная и чуть бантиком. Чувственное лицо.Но создавали — или разрушали — это лицо глаза. Первая мысль у меня была, чтоони желтые. Но широкое кольцо серо-зеленого лежало вокруг зрачка, и общеевпечатление было такое, что они золотисто-зелено-желтые на загорелом лице. Нечеловеческие глаза. Не спрашивайте меня, откуда я знаю, но и не волчьи тоже.