шёл по улице, когда между двумя мужчинами, случайно толкнувшими друг друга, завязалась ссора, перетёкшая в вялотекущую драку. В конце концов, один из них налетел на уличный лоток, опрокинув его в лужу. Стоявший рядом с лотком меняла, здоровенный детина, схватил толкнувшего за одежду, оторвал от земли и с силой бросил вниз, в канаву.

Я слышал, как хрустнула его шея.

Вокруг столпились люди. Они громко осуждали ссору и ахали, видя смерть.

А я не почувствовал ничего.

25 октября (продолжение).

Дома, вечером, в тесной и душной комнате старого общежития, я вдруг ощутил любопытство. Острое, зудящее. Будто почти нашел то, что искал всю жизнь.

Моя голова трещит от мыслей. Увиденное днем встало передо мной яркой картиной, взбудоражило мозг.

Убить так легко.

В свою смерть люди не верят, и часто умирают, так и не поверив. Я знаю это, ведь я врач. Знаю, но до сих пор не мог понять, осознать этого чувства неверия, неприятия собственной смерти.

26 октября.

Картина вчерашней смерти расставила в моей жизни все на свои места. Я обрел знание и понимание. Я чувствую, осознаю суть мира, его жизни. Впервые я вправду ощущаю, как стал ближе к Богу. Не той личности, которую преподносят нам в Библии, а к истинному Богу — к совокупности жизненных циклов и правил бытия.

Еще я понял и другое: теперь я сам могу стать Творцом. Не в смысле Богом, он был и остается один, а именно Творцом.

27 октября.

Утром я записался в армию, подписав годовой контракт. Я много думал о случившемся, о той самой смерти прохожего. Думаю, мне нужно лучше прочувствовать смерть, как конец бытия. Попробовать ее на вкус.

18 ноября.

Так уж вышло, что вместо одного года я прослужил три. За это время моя страна в пыль растоптала надежды исламских фундаменталистов воссоздать Османскую империю. Растоптала вместе с их городами и чахлыми селениями — раскрошив гусеницами и предав огню гвардейских миномётов.

Я вернулся, и принес своё искусство во внешне мирную жизнь, категорически не желающую знать, что такое хруст камня стен домов под гусеницами и влажный сладкий запах намотанных на них кишок.

19 ноября.

Я большой, быстрый и бесшумный. Это непередаваемое ощущение. В Сирии мне довелось попасть под воздействие химического оружия, и все мои волосы выпали. Их просто нет. Теперь, когда я стал шлифовать свое мастерство, я оставляю гораздо меньше улик.

20 ноября.

Кажется, я изучил все книги про серийных убийц, которые только смог найти. В том числе и на английском. На английском их вообще больше, чем на русском.

Я не серийный убийца. Конечно, мне нравится убивать, но убивать со смыслом. А если я не серийный убийца и не оставляю следов, то меня невозможно поймать.

21 ноября.

Убийство — это творчество.

Бытовая поножовщина или вооруженный разбой, уголовный садизм или удовлетворение собственной похоти ничего общего с творчеством, разумеется, не имеют. Это как сравнивать детскую матерную считалку с высокой поэзией. И там, и там есть рифма, но на этом сходство заканчивается.

23 ноября.

Кажется, сегодня я встретил женщину своей мечты. Она физик, уже кандидат, хотя ей всего 25 лет. Очень красивая. И высокая. Ее зовут Лена — совсем как ту соседку по парте, которая хотела стать бухгалтером. Почему-то она напоминает мне ее, хотя они вовсе не похожи.

24 ноября.

У Лены проблемы в институте, где она работает. Она занимается моделью множества миров, теоретическим ее обоснованием. В ее работу не верят, и уговаривают перейти на другие исследования. Я, если честно, тоже не очень верю. В смысле, в теорию я верю, а в практику нет. Как это может быть? Не знаю. Я ведь не физик.

25 ноября.

Лена переехала ко мне жить. Из института ей пришлось уволиться. Она одержима своей теорией, которой нет там места.

Мы снимаем квартиру. Я работаю грузчиком в магазине, рядом. Хотел вновь устроиться врачом, но после армии меня никуда не берут. Странно, но вовсе не обидно. Защитный механизм общества — как можно быстрее забыть прошедшую войну. А для этого необходимо забыть тех, кто в ней воевал.

Живем мы бедно, но справляемся. К квартире прилагается каморка в подвале. Она довольно чистая, и Лена там строит свою установку для перехода в другие миры.

Иногда, когда у нее получается в работе над ней, она ходит со мной на охоту.

27 ноября.

Установка перехода готова! Я еще не до конца верю, что она работает, но Лена уже отправляет через нее голубей. Некоторые из них возвращаются мертвыми, что говорит о непригодности условий жизни для нас.

Я совсем не понимаю принцип её действия. Наверное, это не важно. Лена говорит, что вскоре сможет открывать проходы в любое место.

29 ноября.

Воистину велик Бог, если создал столь много миров. Наш мир в этом множестве похож на пылинку.

Лена управляет установкой, а я понемногу изучаю миры. И понемногу начинаю в них охотиться.

Жаль, что мы живем все беднее и беднее — содержание установки стоит слишком больших денег.

5 декабря.

Мне очень нравятся поезда. Я обожаю плести свою поэзию именно в них. Они есть почти в любых мирах, такие разные по внешнему виду, и такие одинаковые по своей сути. Я пользуюсь ими очень широко. Я перехожу из одного мира в другой, неуловимый, сея смерть среди самых разных рас.

8 декабря.

Вчера был очень хороший день. Мы устроились работать на Церковь. Трудное решение, которое, тем не менее, избавило нас от множества проблем, и с деньгами, и с жильем, и с установкой.

Церковь очень заинтересовалась установкой. Она захвачена идеей вселенского крестового похода. Да я и сам захвачен ею, чего уж там.

15 декабря.

На просторах вселенной много странных миров, но самый странный из них — Эйоланд. Искусственная раса, сочетающая в себе множество видов, неспособных скрещиваться друг с другом. И создал их некто на базе наших животных. Не понимаю, как такое могло произойти. Но они так и остались животными — дикие, неуправляемые. Но легко контролируемые.

Начальство ими заинтересовалось. Понемногу готовим у них операцию по смене власти. На это уйдет больше десяти лет, ведь мы стараемся действовать очень незаметно.

Операции в других мирах много стоят. В смысле, денег. Пришлось наладить переброску оружия и кое-каких психоактивных веществ из одних миров в другие, чтобы хоть как-то конвертировать все это в деньги.

Межпространственный Че Гевара, увы, не так дешево обходится, как в пределах одного мира.

Есть