Четырнадцать горячих гильз, дымясь, высыпались на бетонный пол, будто из пригоршни.

Он аккуратно положил на ближайший труп пистолеты, повинуясь заложенной программе — минимум лишних звуков во время боя.

Выпрямляясь, подобрал дробовик, в котором ещё оставалось шесть патронов.

Затем, словно безвольная и безмолвная кукла, он застыл, поджидая братьев и тигра.

Склоненная набок голова и приоткрытый рот.

Не хватало лишь пустого взгляда. Но большие, нехарактерные для гепардов глаза светились жизнью. Хвост приподнялся, слегка загнув белый пушистый кончик, демонстрируя удовольствие.

Механизм, которому присвоили при создании порядковый номер 7N, а своим братом названный Таятом Лэем, убивая — жил. Сейчас он чувствовал. И это ему — нравилось…»

***

Я закончил читать и опустил страницу на колени. Она слабо завозилась, затрепетала. Подчиняясь порыву, я сложил ее вновь, по еле видимым сгибам. Бумажная стрекоза секунду помедлила в моих ладонях, махнула крыльями, и устремилась прочь.

Я взглянул на Дема. Он улыбался, провожая ее взглядом.

А я поежился, вспомнив Таята Лэя, механическую куклу, созданную неведомо кем.

— Это произошло с ними когда-то давно — с этими братьями и тигром?

— Нет. Это то, что происходит с ними сейчас.

— Вот прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

— Откуда ты знаешь? — вырвалось у меня.

Глаза Дема стали грустными. Он, став бесконечно старшим за время наших блужданий по книжным лабиринтам, и заставив меня понять, что он вовсе не подросток, мгновенно стал прежним, почти ребенком, почти таким же, как я.

— Просто знаю.

— А о ком идет речь, знаешь?

— Близнецы-гепарды, — кивнул Дем. — Музыкальная группа. Называется «Лирса».

— Лирса, — повторил я, пытаясь понять смысл названия, но не улавливая его. — И что с ними происходит?

— Они явно влипли в какую-то историю. Лирса — самая известная музыкальная группа в Эйоланде.

— Может, им нужно помочь? — вырвалось у меня. — Может, это послание — просьба о помощи?

Дем засмеялся, весело и беззаботно, словно мы с ним находились дома, а не в мире чудовищ.

— Ты очень хороший, Рекс, — наконец, сказал он. — Мы не сможем помочь Лирса. Они за множество пространств от нас. А мы сейчас пишем твою историю, и только твою. Она пока не связана ни с какими другими историями. Мы допишем ее совсем скоро, и тогда ты сможешь помочь любому, кому только захочешь. Но не прямо сейчас.

— А ты? Твоя история будет связана со мной?

Вместо ответа Дем толкнул меня к одной из полок с книгами. Те оживленно шептались друг с другом, расцвеченные разными огнями.

Привстав на цыпочки и протянув руку, Дем взял с верхней полки тонкую книжицу, в синем исцарапанном переплете. Она шевелилась в его руках, будто устраиваясь поудобнее и вовсе не стараясь удрать.

Он положил ее мне на колени, удивительно задумчивый. Книга была теплой. Еле слышно урча, она придвинулась к моему животу и затихла, как пригревшаяся кошка.

Я посмотрел на Дема.

— Что-то не так?

— Ага. Некоторые страницы вырваны.

Я присмотрелся. И вправду — из-под обложки торчали обрывки бумаги.

— Это плохо? — спросил я.

— Не очень.

— И что мы будем делать? Читать?

— Нет, — почему-то ухмыльнулся Дем.

Его усмешка вновь сделала его бесконечно взрослым. И почему-то, всего лишь на миг, бесконечно жестоким.

— Нет, — повторил он. — Мы прочтем ее потом. Мы заберем ее с собой в другой мир, и прочтем там.

— А заклинание там сработает? — спросил я, хотя понятия не имел, что вообще за заклинание содержится в этой книге. — Ведь нужных страниц здесь, кажется, нет.

— Сработает, — кивнул Дем. — Обязательно. Вот увидишь.

— Эээ… И куда мы тогда сейчас?

— Думаю, нужную дверь мы найдем в конце зала.

Мы медленно двинулись вдоль стеллажей, как сквозь сказочные джунгли. Вокруг нас кипела странная жизнь, наполненная магией, и мы плыли через нее, как плывет лодка между сотен маленьких островков.

Постепенно проход между стеллажей сузился до узкого коридора. Стеллажи утратили свой цвет, приобретя серость. Количество книг на полках уменьшилось, они стали старыми и плесневелыми, почти не разговаривали друг с другом, и лишь слабо копошились. Некоторые лежали бездвижно, и видимо были мертвы.

Заглядевшись на них, я не сразу понял, что мы остановились.

Перед нами, преградив путь, стоял демон. Он улыбался — но только потому, что его рот был разрезан от уха до уха. Черный высокий цилиндр невесть как держался у него на голове. Драные черные штаны и такой же драный сюртук кое-как прикрывали блеклую мертвую шкуру с рысьим рисунком.

Из нагрудного кармана сюртука выглядывал безупречно белый уголок платка.

В руке демон держал страницы из книги.

А в его глазах пылала ярость.

***

Ободранный не любил ангелов. Темные — хитры и коварны. Светлые — ещё хуже. Вера последних в собственную непогрешимость столь велика, что способна разрушить целый мир. Естественно, ради благой цели.

Изобличить темного ангела несложно, избавиться от него легче простого. Приход же ангела светлого по масштабам своих последствий иной раз превосходит мировой мор.

Неудивительно, что глядя в честные наивные глаза ангела, за крыльями которого, позади, полыхает все живое, возникает желание ободрать ему крылья и закопать поглубже.

Поэтому Ободранный ангелов не любил. Будучи сам демоном, в некоторой степени даже божеством, абсолютным властелином пространства, в котором он обитал, под властью ангелов он не склонялся. Он предпочитал открывать проход в какой-нибудь мертвый мир, и пинком отправлять туда нежданного гостя.

А потом скармливать Тени оторванные крылья. Черный падальщик давился перьями, но жрал их, пытаясь насытить свой неуёмный голод.

Серафим, что стоял перед ним, держась за ручки коляски, появлялся в Библиотеке уже не раз. Он отличался от других ангелов. Он был другим. Слишком… живым.

Пилат обдирал других ангелов от перьев, словно куриц. Того, кто стоял перед ним, он ненавидел больше других. Всегда, всегда он уходил от него с тем, ради чего приходил. Он добивался своего, заставляя Пилата уступать.

Но, не в этот раз.

— Здравствуй, Падший, — процедил сквозь зубы Пилат.

Темный ангел взглянул на него безмятежно. Книга, которую он взял с полки, лежала у пацана на коленях. Тот вцепился в неё так, что побелели костяшки.

Полумертвый, с вытаращенными от страха глазами, пацан не ведал, что за спиной у него стоит некто пострашнее Пилата.

— Здравствуй и ты, брат мой.

Пилата передернуло.

— Как смеешь ты, Падший, называть меня братом?

— Ты сын Творца, как и я. Так же, как и ты, я восстал против него. И так же, как и ты, не по своей воле. Я искупаю свой грех — как и ты. Мы ближе, чем ты думаешь. Разница лишь