— Не обращай внимания… Ты ведь его знаешь… В еговозрасте…

— Что вы там бормочете у меня за спиной! Что заневоспитанность, черт побери! — рявкнул мистер Рисколл. — Звонилатвоя сестра. Вернется к Рождеству.

Пока они не вошли в столовую и не заняли свои места, он непроронил больше ни слова.

— Но ведь она хотела вернуться через несколько недель…

Что случилось?

Аннабел, разумеется, сразу переполошилась. Что, если Одривлюбилась там в кого-нибудь и вышла замуж? Аннабел рассчитывала, что сестраскоро вернется. Дома ужас что творится, а они с Харкортом хотели бы поехатьотдохнуть. Нет, Од должна вернуться и пожить у них с Уинстоном… Не говоря уже отом, что надо нанять новую няню, и кухарку, и шофера. Анни сама никогда немогла с этим справиться, а если даже ей удавалось найти приличную прислугу, тоона у нее в доме долго не задерживалась. Нет, решительно Од должна вернуться.

— Что она там делает? И вообще, где она? В Париже? ВЛондоне?

Мистер Рисколл придал своему лицу осуждающее выражение, хотяна самом деле был очень доволен, что может досадить Аннабел.

— Нет, она в Турции.

— Ради всего святого, каким ветром ее тудазанесло? — удивился Харкорт.

— Села с друзьями на «Восточный экспресс» и махнула вСтамбул. А теперь едет в Китай.

— Что-что? — взвизгнула Аннабел, а Харкорт толькочто рот не разинул от изумления и тотчас принялся осыпать Одри упреками:

— Слишком уж она у вас независима. Следовало быограничить ее свободу, в ее же интересах. Что подумают люди? Молодая девушкаедет в Китай одна! Это же просто неприлично!

«Ишь разошелся, — думал мистер Рисколл. — Сейчас ятебе покажу!»

Его сжатая в кулак рука тяжело опустилась на стол.

— Гораздо более неприлично говорить в таком тоне о моейвнучке в моем доме! И вообще, я был бы вам весьма признателен, если бы вдальнейшем вы потрудились держать свое мнение при себе. У Одри столько силыдуха, воли и мужества, что вам и не снилось. По сравнению с ней Аннабел простомокрая курица, хоть она мне и внучка. Поэтому вам лучше просто помолчать. И необременяйте себя этими семейными обедами в моем доме. Ваши постные лица и еехныканье, — он пренебрежительно ткнул пальцем в сторону Аннабел, котораяоткрыла рот и во все глаза глядела на деда, — вызывают у меня несварениежелудка.

Он тяжело поднялся на ноги, нашел свою палку и прошествовалв библиотеку, с размаху хлопнув дверью. Аннабел, вся в слезах, выскочила из-застола, схватила сумочку и бросилась вон. Харкорт едва успел ее догнать. Покаони ехали домой, в Берлингем, она все время плакала, обвиняя мужа, который посвоей слабохарактерности не мог защитить ее от нападок деда, и бранила Одри.

Харкорт счел за лучшее не возражать ей и, как только онивернулись домой, под благовидным предлогом улизнул. Втайне от всех он навещалнекую хорошенькую и весьма темпераментную молодую особу. Аннабел, естественно,и понятия об этом не имела. Как и Эдвард Рисколл. Впрочем, старику все это былоглубоко безразлично. С тех пор как ушли Аннабел с Харкортом, прошло уженесколько часов, а он все сидел в библиотеке, думая об Одри. И в его сознанииобраз внучки соединялся с образом Роланда, ее отца. Она сейчас в Китае… Онпомнит… Да, Китай.

Одна ли она там или с Роландом?.. Запамятовал… Как ему ее нехватает!

От Стамбула до Шанхая более пяти тысяч миль, и приблагоприятных обстоятельствах это путешествие могло занять около двух недель.Публикации, которые Чарльз собирается подготовить для «Таймс», касаются восновном правительства Чан Кайши, находящегося в Нанкине. Кроме того, он хотелбы написать о Шанхае, о демилитаризованной зоне и о Пекине. Может быть, удастсяразузнать что-то новое о революционерах-коммунистах, которых в тысяча девятьсотдвадцать восьмом году загнали в сопки. У Чарльза уже был накоплен обширныйматериал, он предусмотрительно запасся документами, необходимыми дляаккредитации, и рекомендательными письмами. Тем не менее он отлично понимал,как трудно будет собрать необходимую информацию. До этихголоворезов-коммунистов, конечно, не доберешься, нечего и надеяться взять у нихинтервью, но Чан Кайши, вероятно, не откажет ему во встрече.

Разумеется, все сведения, которые ему удастся получитьдорогой, тоже потом войдут в его статьи.

Портфель с записными книжками и бумагой всегда был у негопод рукой. Когда они вечером ехали в Анкару, он объяснил Одри, как ведет своизаписи. Она почувствовала, что вступает в новую, доселе неведомую ей жизнь. Иокончательно в этом уверилась, когда в Анкаре они пересели в другой поезд.Вспомнив «Восточный экспресс», она рассмеялась — до того здесь все было иначе.Впереди нее в вагон садились две турчанки с курами и козленком.

Этим поездом они доехали до Анкары, минуя озера Ван и Урмия[4], добрались до границы с Ираном, пересекли горный массив идостигли Тегерана. На вокзале кишмя кишел народ, было необычайно оживленно,повсюду слышался громкий говор. Одри зачарованно смотрела вокруг, то и делощелкая «лейкой», пока Чарльз покупал билеты на ночной почтовый поезд в Мешхед,находящийся на самой северной границе с Афганистаном.

Мешхед считается святым городом, и почти все пассажиры впоезде стояли на коленях в молитвенной позе.

Женщины на вокзале в Тегеране выглядели весьма живописно,некоторые из них поразительно хороши собой. Одри в своем простеньком платьевызывала у них восхищение. Они, не скрывая любопытства, разглядывали ее, а двеюные девушки даже подошли, потрогали ее медно-золотистые волосы и бросилисьбежать, хихикая и укрываясь чадрой.

Для Одри все было ново и удивительно в этом мире. И сама онапривлекала всеобщее внимание, смешанное, правда, с легким неодобрением — ведьна ней не было обязательной для восточной женщины чадры.

К утру они приехали в Мешхед и вскоре пересекли границу сАфганистаном. Потом прошла, казалось, целая вечность, прежде чем они достиглиКабула. Две тысячи миль остались позади, уже неделю они были в дороге, и Одриказалось, что теперь одно упоминание о поезде будет вызывать у нее отвращение.Но когда она увидела величественную и мирную красоту заката, увидела, каквыходят из поезда местные жители, несущие кожаные котомки со своими скромнымипожитками, то поймала себя на мысли, что никогда в жизни не была так счастлива.

Она еще помедлила, глядя, как заходит солнце, потом обратиласвой взор к Чарльзу и встретила его ласковую улыбку.

Усталость, дорожные неудобства, грязь — четыре дня им негдебыло помыться — похоже, все это было им нипочем. Он одной рукой обнял ее заплечи, другой — подхватил один из чемоданов и засмеялся, видя, как онаразмахивает своей изящной сумочкой с косметикой, которую, кажется, ни разу неоткрыла за последнюю неделю.