Дунька очень гордилась своей оборотистостью и умением вестисемейные дела.

Все у нее ходили по струнке. И сестру она всегда воспитывалаправильно, хоть та и старше и все должно быть наоборот. Но младшая, едвародившись, взяла воспитание старшей в свои руки – вот сестра и получилась хотькуда, умница, красавица и слушается ее, Дуньку.

Только в последнее время она вышла из-под контроля. Какой-тообъявился неизвестный науке сосед, который, кажется, заморочил сестре голову.Не уследила Дунька! Как может заморочить голову мужчина, у которого нет никакихопределенных занятий?!

Дунька фыркнула, вытирая с плиты коричневые кофейныеразводы. Она терпеть не могла беспорядок и никогда «не терпела», устраняла егонемедленно по обнаружении. Еще она терпеть не могла никчемных мужчин, хнычущихженщин и пустой траты времени. В том, что сосед – пустая трата времени, онанисколько не сомневалась.

Если сестра влипла всерьез, от этого самого соседа придетсякак-то избавиться, уж Дунька найдет, каким именно способом!

Представив себя на яблоне с кинжалом в зубах, подстерегающейврага, она засмеялась и ополоснула под краном руки. В конце концов, можно и безкинжала обойтись. Как будто мало других, цивилизованных способов!

Она снова поставила кофе, решив начать все сначала, хотявремени было маловато, понеслась в спальню и выудила из шкафа чудесный английскийделовой костюм с корректной юбочкой до середины колена и отложным воротничком.

Кажется, именно так должны выглядеть женственные деловыедамы по мнению самодуров-начальников, решила она, рассматривая себя в зеркало.Очень, очень мило. Очень по-английски и в то же время с намеком. Намек состоялв крошечном платочке, обернутом вокруг шеи – лебединой, разумеется. Хвостиккокетливо торчал таким образом, что хотелось умильно обойти его взглядом,который при этом немедленно упирался в грудь.

Грудь тоже ничего себе.

Никакими комплексами, в отличие от сестры, она не страдала,знала себе цену и была уверена, что сможет заполучить любого мужчину, еслитолько он ей понадобится. Ну, почти любого.

Черт побери, как же ходят в этих юбках?! Ни шагнуть, нинаклониться, ногу на ногу не положить, да еще снизу поддувает! Кроме всехпрочих неудобств, придется еще надевать соответствующие ботинки и шубу до пят,коротеньким полушубочком не обойдешься, это уж точно!

Она на всякий случай опять набрала Лизин номер и, когда и наэтот раз никто не ответил, слегка встревожилась. А вдруг этот самый неизвестныйи подозрительный сосед куда-то Лизу заманил?! Она ведь такая доверчивая, еесестрица, даром что начальник и бизнес-леди!

Дунька уже допивала кофе, когда позвонили в дверь.

Никто не должен был прийти. Никто не звонил к ней по утрамперед работой, и она, взглянув на часы, удивленно пожала плечами.

Звонок повторился, и она пошла открывать – чашка в однойруке, сигарета в другой.

В крохотном омуте «глазка» покачивалось нечтонеопределенное, и Дунька тут же решила, что это балуются очередные проходимцы.Впрочем, дом был спокойный, с домофоном и дворничихой, проживающей на первомэтаже, не слишком отягощенный проходимцами.

– Ева, открой, – послышалось с той стороны двери, и сталоясно, что покачивается там вовсе не проходимец, а муж.

Никто, кроме этого самого мужа, никогда не называл ЕвдокиюЮрьевну Арсеньеву Евой.

Муж пришел с работы, сформулировала Дунька, и открыла дверь.А что было делать?!

Открыла и сразу ушла в сторону кухни, чтобы еще хоть триминуты с ним не встречаться.

– Ева! – крикнул он из коридора, но Дунька не отозвалась. Оннекоторое время топтался в отдалении, а потом пришел. Она слышала его дыхание,совсем близко.

– Что-то ты сегодня рано, – сказала она. – Кофе будешь? Ипочему ты звонишь? Где твои ключи? Позабыл у любимой?

– Ева, помоги мне.

Дунька оглянулась, и глаза у нее стали круглыми, как усороки.

Мужа кривило на один бок, в лице его была бледность, котораяв романах именуется «мертвенной», и светлый свитер с той стороны, на которуюего кривило, оказался странного, бурого цвета.

– О, боже мой, – пробормотала Дунька, кинулась и подхватилаего. – Что случилось?! Вадим!

Муж повис у нее на руках, и она кое-как усадила его навысокий стул у барной стойки, вернее, не усадила, а так, прислонила с грехомпополам.

– Помоги мне, – простонал он, и Дунька перепугалась, что онсейчас упадет в обморок.

Впрочем, не слишком и перепугалась. Она почитала себятрезвой и холодной женщиной, а потому сейчас ее больше всего волновал вопрос,не опоздает ли она на представление новому начальству. Впрочем, Вадиму об этомможно не сообщать, изобразить сочувствие и заботу.

Сейчас она изобразит.

– Что случилось?! – вскрикнула Дунька вполне натурально. –Тебя избили? Тебе плохо?!

– Мне плохо, – выговорил он. – Мне надо… У меня там… рана.

– Рана?! – переполошилась Дунька.

А бок-то и вправду в крови! Очень похоже на кровь. Господи,что на этот раз?!

– Дай я посмотрю, – сухо сказала она. – Если у тебя рана,нужно ехать к врачу.

– Нет.

– Вадим, дай посмотрю.

Она стянула с него свитер, очень аккуратно, чтобы незапачкать свой английский костюм, и бросила на пол. Свитер был «не ее»,купленный, очевидно, «любимой», и брезгливость ее была не из-за крови, а из-за«любимой».

Рана была так себе, не рана вовсе, а царапина, но боккровоточил обильно, до сих пор еще чуть-чуть сочилось.

Вадим держался одной рукой за стойку, тяжело дышал ипо-прежнему был очень бледен.

– Нужно ехать в больницу, – сказала Дунька, совершенноуверенная, что он ни за что не поедет. – И кто это тебя так?! Или ты уже наулицах дерешься?

Он шумно выдохнул и скосил глаза, пытаясь рассмотреть свойбок.

– Там все ужасно? – спросил упавшим голосом, когдарассмотреть не удалось. – Ты можешь меня… перевязать?

Дунька глянула на часы. У нее есть десять минут, да и тотолько в том случае, если на мосту не будет пробки и удастся проехатьотносительно быстро. Десять минут, не больше.

– Могу. Но, черт побери, что это такое, Вадим?! Упал,очнулся, гипс?!

– Да.

– Что да?!

– Ева, мне очень плохо.

– Это мне очень плохо, – отрезала Дунька. – Ты что? Спятилсовсем?! Где ты шляешься по ночам?! В притонах и бомжатниках?