с Навоем и Мотом, и они согласились провести людей через лес к Волоку и дальше до Степков. «Если король Хорад дорожит своим фортом, то его люди уже в провинции», – сказал Ломпатри крестьянам, побаивающимся без сопровождения рыцарей отправляться в путь. Пленного бандита Ломпатри не убил. Рыцарь отдал его Навою и приказал сдать вирфалийским солдатам при первой возможности. Молнезару Ломпатри сказал: «Можешь отправляться в форт сам, а можешь с нами. Только нам ещё в одно место по пути заскочить требуется». Парнишка ничего не ответил, а лишь кивнул, даже не взглянув на рыцаря. Когда Ломпатри закрыл все вопросы, компания из восьми человек села на коней и выдвинулась к Сколу. За прокладывающим путь Лорни парой шли Тимбер Линггер и Молнезар, следом рыцари Ломпатри и Вандегриф на своём статном коне Грифе. За рыцарями Закич и Воська, а замыкал шествие бывший слуга жрецов Ейко. Ломпатри решил взять его «про запас», ведь из всех только он бывал в форте «Врата», когда обучал своих голубей новым дербенским маршрутам. Да, рыцарь Гвадемальд может быть уже на подходе, и маленькому отряду вряд ли предстоит брать в осаду целый форт, а потом идти на штурм. Но пока Гвадемальда не видно, и придёт ли он вообще – неизвестно.

Через несколько часов пути коней отпустили на луг: четвероногим помощникам не место на горных тропах. Путники взвалили на себя припасов, чтобы протянуть несколько дней. Воська приладил к бочонку гвадемальского эля ремни из верёвки и взвалил увесистую поклажу себе на спину. Ничего кроме этого бочонка старый слуга потащить не смог. Закич тихонько выругался на это безобразие и взял на себя то, что не осилил Воська.

Когда Скол рухнул, по нему пошла трещина. С годами она превратилась в широкую расселину, а однажды огромная часть Скола откололась и ушла в мягкую почву, завалившись на бок. Так из расселины получилось ущелье, по которому и шли путники. Местами приходилось забираться прямо по отвесной скале, а иногда дорога выходила из ущелья, и тогда с одной стороны тропинки возвышалась каменная стена, а с другой разверзалась пропасть, с величественным видом на луга, леса и синие горы вдалеке. Когда тропинка отошла от пропасти и стала шире, плетущийся в конце бойкий и весёлый Ейко, обогнал своих спутников и поравнялся с Лорни.

– Ох, и дорожка! – посетовал бывший слуга жрецов. – Видел бы уважаемый Наимир, куда меня занесло, вот диву бы дался! А я погляжу, ты всё хмуришься. Поди, из-за той ссоры с господином Ломпатри? Будет тебе! Господин рыцарь очень хороший человек. Наверняка он уже не сердится.

– Если не угомонишься, я сам рассержусь, – проворчал в ответ Лорни, и стал ползти дальше по крутому склону.

Заночевали в пещере прямо у тропы. Кругом было полно бурелома, и костёр согрел уставших и промокших путников. Но тут наверху ветер выл так сильно, что даже усталость не смогла заставить путников выспаться, как следует. Все проснулись задолго до рассвета и усталые побрели дальше. Измотанный Ломпатри еле волочил ноги, то и дело оступался, карабкаясь вверх там, где зыбкая тропа шла чуть ли не вертикально вверх. Да и сам проводник Лорни, нет да нет, а останавливался, чтобы перевести дух. Последний раз скиталец, нуониэль, рыцарь и его верный слуга Воська нормально спали на вершине горной цепи Чнед в сторожке «наблюдальни». Потом спуск в долину, атака на лагерь у штолен и вот теперь, неуютный ночлег в холодной пещере. Даже Закич и парнишка Молнезар, которым в последние дни удалось поспать больше, притомились, карабкаясь по острым камням Скола. Только рыцарь Вандегриф не падал духом и не кряхтел лишний раз, подтягиваясь, схватившись за выступающий камень и закидывая ногу на очередной уступ. Он взбирался по отвесным камням сразу за Лорни и подавал потом руку всем остальным. Черноволосый рыцарь пожаловался лишь однажды, когда они со скитальцем чуть оторвались вперёд и остановились, переводя дух на очередном выступе. Ожидая, когда остальные подтянутся к этому уступу, и надо будет вновь подавать им руку, Вандегриф сказал:

– Тяжела дорожка.

Лорни не ответил, а лишь глянул на раненую ногу рыцаря. Шла бы дорога ровно, а не виляла бы вверх, порой переходя в скалы, по которым приходилось карабкаться, Вандегриф бы устал пуще, чем сейчас, когда ему то и дело удавалось использовать руки, чтобы продвигаться вперёд.

– Не боязно вам оставлять так своего Грифу? – спросил Лорни. – Как бы не увели.

– Мой не даст себя увести, – ответил Вандегриф, тщетно пытаясь скрыть гордость за своего каракового дэстрини. – Он знает, кто его хозяин. Да и остальные кони пойдут за ним. Не растеряются. Грифа для них будет…

– Как Ломпатри для нас, – закончил Лорни.

– Господин Ломпатри многие вещи делает правильно, – заметил Вандегриф, которого чуть покоробило то, что скиталец назвал имя рыцаря без добавления «господин», как того требовал кодекс. Всё же ругаться Вандегриф не стал, ибо понимал, что от простолюдинов нельзя требовать буквального следования кодексу и правилам.

– Многие, но не все, – уточнил Лорни, подвязывая свои разваливающиеся сапоги.

– То, что вы повздорили в лагере, ничего не значит. Я бы не делал из этого выводов. Произошло недопонимание, но теперь всё снова хорошо. Господин Ломпатри понял, что вы не предатель.

Лорни перестал поправлять свой сапог. Он резко выдохнул и отвёл взгляд от Вандегрифа. Потом встал на ноги, оттряхнул от пыли свой замызганный плащ и уставился вдаль.

– Ах, вот только не надо этого! – махнул рукою Вандегриф. – Чай, не красна девица, чтобы губы дуть да обижаться!

– Нечего тут рассиживаться! – буркнул в ответ Лорни. – Доберёмся до леса – отдохнём.

Что же такое – этот лес, путники узнали только под вечер. Когда последние лучи солнца догорали над горизонтом, скиталец вскарабкался по очередному крутому склону, висевшему прямо над лугами Дербен, и оказался на вершине Скола. Остальные, преодолев это последнее препятствие, прильнули к земле, как моряки, не видевшие суши много месяцев. Когда Ломпатри поднял глаза, он чуть не ослеп от красноватой дымки, заливавшей всё вокруг. Уставший, вымотанный тяжёлым восхождением, рыцарь забыл и о боли в ногах, и о стёртых в кровь пальцах. На вершине Скола, в последних лучах заходящего солнца, горели пламенем красные кленовые листья. Тут наверху, заканчивался один из тех немногих осенних дней, когда листья уже сменили свой окрас, но ещё не потеряли жизненные соки, а солнечные лучи, бьющие не сверху, а как бы снизу, подсвечивают листву, воспламеняя всё вокруг буйными красками угасающей жизни. На простых горах, чем выше, тем холоднее, но здесь, в кленовом