своих соперников и поэтому не останавливается пока не уничтожит всех до единого. Так сталось с феями. Враг убил всех и успокоился. А если Дербенский Скол пришёл в наш мир десять лет назад, и вы явились вместе с ним, то с тех пор враг снова ощущает ваше присутствие. Он не знает, где вы и почему вы живы, но он чувствует вас. И день ото дня он приближается, окутывая тьмой и хаосом то место, где сочиться ваша жизнь. Единственная причина, по которой он до сих пор вас не нашёл и не убил – наличие другого соперника, которого тоже необходимо вырвать под корень из этого мира.

– И кто же этот соперник? – поинтересовался Закич.

– Это вы – люди, – ответил нуониэль. – Враг начал биться с вами сразу как расправился с феями. Но вы оказались очень сильны, и он до сих пор не одолел вас. К тому же, вам помогли силы, в которые вы здесь в Троецарствии больше не верите. Однако враг не остановится, а продолжит войну с вами до тех пор, пока не уничтожит каждого.

– Ясно, – всплеснул руками Вандегриф, – вечная борьба добра со злом. Так интересно, что даже скучно!

– А с чего вы, господин Вандегриф, решили, что враг – это зло, а люди – добро? – со всей серьёзностью спросил Тимбер Линггер.

– А с того, господин, что мы не сделали ничего плохого, а нас хотят убить! – не без язвы парировал черноволосый рыцарь.

– Ни вы, господин рыцарь, ни кто-либо ещё из живущих ныне не несёте в себе ни капли света, – злобно, но сдержанно ответил Тимбер Линггер, повернувшись и посмотрев прямо в глаза Вандегрифу. – Вы столь малы, что большую часть жизни размышляете о выборе своего личного пути. Лишь единицы вырастают настолько, чтобы подумать о пути своего народа, и ни один не велик настолько, чтобы задуматься о пути всех живых существ. Вы предпочитаете вешать тех, кто не из ваших рядов, закрывая глаза на то, что жизнь, текущая в них, соткана из той же силы, что ваша жизнь.

– Если мои убеждения вам противны, можете предложить поединок чести, – спокойно заявил Вандегриф.

– Мне безразлична ваша честь, – сказал Тимбер Линггер и отвернулся.

– Что я вам говорил, господин Ломпатри, – шепнул черноволосый рыцарь своему другу, – ветковолосое существо ничем не отличается от тех волков, напавших на нас ночью у переправы.

– Ветковолосое существо спасло вас от этих самых волков, дорогой господин Вандегриф, – тихонько ответил Ломпатри.

– Какое имя у вашего мира? – спросил Чиджей.

– Эритания, – ответил Лорни, но фей тут же попросил нуониэля сказать название на его языке.

– Патоэнивелис, – выговорил Тимбер такое сложное название без особого труда.

– Как интересно! Край башен света, если я правильно понимаю. Мой мир – Дарналис. Было в том мире место под названием Эралин, и там находилось то, что мы звали Гурий Тохэ. По-вашему, это означает «кладбище глаз». Это священное место, где упокоены глаза тех, кого называли марифеями – феи, с глазами из радуги. Раньше у всех фей глаза сияли дивным светом, а потом наш народ одолела гордыня, и глаза наши стали угасать. Лишь изредка появлялись на свет дети с такими радужными глазами. Их стали звать марифеями. Все глаза, которые мы нашли и глаза тех марифей, кто умирали, мы отправляли в Эралин, и хоронили в Гурий Тохэ. Всем в нашем мире, да и в вашем тоже, известно, что если в эти глаза заглянет не фей, то он тут же влюбиться в них и в фею, которой они принадлежат. Потребуется множество страданий и множество той самой странной вещи, которую вы называете временем, чтобы излечить эту страсть. Но такие как ты, Тимбер Линггер влюбляются окончательно и бесповоротно. Такие существа, как ты, впадают в оцепенение от одного вида радужных глаз. Если люди смотрят на глаз совсем чуть-чуть, то лишь дивятся его красоте. Требуется то самое время, чтобы сойти с ума и стать рабом глаза. Ваш народ, Тимбер Линггер, напротив, теряет голову в один миг. А один миг – это когда времени не существует.

– Ты не рассказывал мне об этом Чиджей, – сказал Лорни.

– Конечно! Потому что ты не «последний». А вот он, – фей указал на Тимбера, – «последний». Меня назначили тафири – то есть стражником в Гурий Тохэ. Мы должны охранять глаза, чтобы никто их не заполучил. Ведь если кто-то кроме фей получит глаза и начнёт в них смотреть, то перестанет делать что-либо ещё.

– Ибо они столь прекрасны, что ничего в мире не сравниться с прелестью созерцания оных, – закончил Тимбер Линггер тем тоном, будто бы это не его слова, а слова вычитанные им из древних скрижалей, предостерегающих будущие поколения о смертельных опасностях.

– Но вы должны понимать одну вещь про радужные глаза, – продолжал фей. – Почему они так сияют и почему столь прекрасны. Глядя сквозь глаза марифей, мы видим то, что видели все другие марифеи своими глазами во все свои жизни от начала времён до сего дня. Так мы узнали о начале времён, когда мир был един. Потом мы смотрели в эти глаза и видели миры за пределами Дарналиса. Мы видел и ваш мир. Но марифей рождалось всё меньше. Потом их совсем не стало. Последняя марифея родилась здесь, в вашем мире. И звали её…

– Аниоэй, – почти шёпотом произнёс нуониэль, но не потому, что действие идеминеля заканчивалось, а потому что иначе произнести столь важное в своей жизни имя он не мог.

– Прекрасная Аниоэй, – продолжил фей. – Прекрасные глаза. Столь светлые, что окружающие её феи не могли смотреть на них без содрогания сердца. Но, как ты говоришь, Тимбер Линггер, всех фей убили. Убили и последнюю марифею, а последним, что ей удалось увидеть – твоё лицо. Мы видели всё это на другом конце мироздания, смотря в глаз другой марифеи. Шёл мой первый день на службе в Гурий Тохэ. В этот день наш мир Дарналис умер. То, что мой друг Лорни называет Дербенским Сколом, на самом деле осколок Дарналиса. Мы с вами находимся на кладбище глаз.

– Сокровища Скола, – мрачно произнёс Ломпатри.

– Я скорее поверю в то, что некая злая сила тянет всё отребье к Сколу, чтобы добить последнего фея, нежели в эти сказки с глазами, – буркнул Вандегриф. – Как местные говорят: проклятье Скола? Так вот оно перед нами и сидит! Может, и не зря мы таких казним? Может, мы так очищаем наш мир, чтобы сюда не тянулись всякие там силы тьмы.

Но Ломпатри не обращал внимания на слова