доселе неведомых. Вот так же и Гомер в конце концов столкнулся со зверями, которых он и вообразить не мог. Кейси была довольно крупной поджарой собакой, способной напугать кого угодно, несмотря на свой добродушный нрав. Налетев на нее в первый раз (буквально), Гомер вовсе не зашипел и не попытался скрыться. А ведь именно так поступали Скарлетт и Вашти, когда, по их мнению, Кейси слишком близко подходила к пограничной полосе. Гомер надулся, как шарик, насколько позволяли вздыбить шерстку волосяные фолликулы. Не сходя с места, он уселся на задние лапки в защитной позе. Ноздри его расширились, как у зрячего расширились бы глаза при виде такого чудища. Это еще что такое?! Его попытка казаться больше, чем он есть, в глазах Кейси, весившей все восемьдесят фунтов, могла выглядеть потешной. Однако я не понимала, до чего он, должно быть, напуган. А дальше… дальше Гомер вытянул вперед свою маленькую лапку с явным намерением ощупать собачий нос и морду. Я нависла над ними в нескольких дюймах, готовая схватить котенка при первом же рыке. Но Кейси обнюхала его с неподдельным интересом. На это Гомер, остолбенев от страха и затаив дыхание, даже не отреагировал. И тогда Кейси высунула длинный розовый язык, которым, похоже, могла слизнуть всего Гомера, и стала его методично обрабатывать. Судя по напряжению окологлазных мышц, кот крепко зажмурился. Он защищал чувствительные точки глазниц от внезапного собачьего проявления нежности. Ничуть не обескураженная его нежеланием принимать ее ласку, Кейси вылизала его с головы до пят.

Не думаю, что Гомер был в восторге от того, как его обхаживает Кейси. Но когда ты зажат между двумя огромными лапищами, твоего мнения никто не спрашивает. Пришлось вмешаться в процесс умывания, который грозил затянуться надолго. Иначе все закончилось бы тем, что Гомер потратил бы еще больше времени, вылизываясь заново и смывая собачий запах.

Сколько угодно вы можете себя убеждать, что хорошо знаете своего питомца, но не обольщайтесь. В сознании животного всегда есть потаенные уголки, в которых происходят непредсказуемые процессы. Для меня до сих пор остается загадкой, каким образом Кейси, чрезвычайно преданная всей нашей семье собака, опознала в Гомере — коте! — одного из нас. И тем не менее! Когда Гомеру исполнилось семь месяцев, его повезли к ветеринару на кастрацию. И Кейси, по словам родителей, села у входной двери и выла двадцать минут, пока его транспортировали в переноске. А когда он вернулся домой, она еще двое суток просидела у разделительного заборчика, охраняя отходившего от наркоза котейку. Если с улицы внезапно доносился хлопок автомобиля или звонил почтальон, Кейси тут же ощетинивалась и угрожающе рычала. А ведь в любое другое время она ластилась ко всем, кто попадался ей на глаза. Стоило Гомеру пошевелиться или всхлипнуть во сне, она встревоженно тявкала, подзывая меня подойти: мол, как он там.

Вслед за Кейси к Гомеру подобрела и Бренди. Одним из любимых ее занятий было прятать по всему дому собачьи лакомства, которыми пичкали ее родители. В ее промысле был лишь один досадный изъян: Гомер с упорством чистокровной ищейки неизменно вынюхивал все ее тайники. Другая просто пришла бы в бешенство, но Бренди, как и Гомер, отличалась игривым нравом. Она познала радость командной игры с Гомером, который не подавлял ее своим присутствием, как Кейси, и с благодарностью приняла его в «стаю».

Эта парочка немало часов гонялась друг за другом по всему дому. Вскоре дошло до того, что Бренди даже завела привычку делиться некоторыми своими угощениями с Гомером. Ее любимым лакомством была маленькая морковка сорта «бейби» — такую можно консервировать целиком. Вот ее-то Бренди и носила Гомеру дюжинами, клала у лап и помахивала хвостиком. Единственное, чего она не понимала, — как можно эту морковку гонять по полу, а потом взять… и не съесть. В чем же смысл любви к морковке, если не в еде? Поэтому, когда Гомер принимался катать морковь по полу, Бренди терпеливо ловила ее своей лапой, подкладывала ближе к Гомеру и даже слегка надгрызала, чтобы показать пример правильного обращения. Видишь? С морковью не шутят. Морковь — для еды.

Частые побеги Гомера со своей половины, помимо всего прочего, очень сблизили его с моими родителями. Теперь, возвращаясь вечером домой, я даже не удивлялась, обнаружив такую картину: Гомер мерно посапывает на диванчике рядом с мамой, а та, уткнувшись в кроссворд или в голубой экран со старым фильмом, задумчиво почесывает ему спинку.

— Ему так уютно, — говорила она, едва ли не извиняясь, — даже будить не хочется.

Да и отец, на что уж заядлый собачник, не раз был застигнут за тем, что поглаживал кота. Причем поглаживал правильным, с кошачьей точки зрения, способом — только по шерстке. Заодно отец приговаривал: «Хороший мальчик, хороший… Кто у нас хороший мальчик?» И «хороший мальчик» начал прихватывать с собой в бега любимого плюшевого червячка. Неразлучные, как Бонни и Клайд, они теперь оба являлись поиграть с отцом. Происходило это так: для начала Гомер подбрасывал червячка повыше в воздух, склонив голову. Так он лучше слышал, где именно звякнет колокольчик, когда червячок приземлится. Затем с показной яростью котенок набрасывался на червячка. Он переворачивался на спину, прихватив того передними лапками и дрыгая задними, как бы показывая, что червячок тоже не лыком шит. Завалив непокорного «зверя» и оттаскав его по полу почем зря, Гомер низводил его до статуса «добычи». И эту самую добычу он возлагал к отцовским ногам — предлагал тоже подбросить червячка. А уж он, Гомер, снова закогтит врага, и все повторится сначала.

— Он просто хочет играть со мной в «апорт», — пояснял отец окружающим. Можно подумать, в собачьих повадках Гомера заключалась некая великая тайна, известная лишь им двоим.

Как-то раз, во время такой игры в «апорт», когда я наблюдала за ними со стороны, отец вымолвил: «А знаешь, ты молодец!» Он бросил червячка Гомеру и наблюдал, как тот лихо разделывается с добычей и гоняет ее по всем углам. И словно обращаясь ко мне, отец произнес: «Ты молодец, что сумела вырастить такого кота».

На глаза внезапно навернулись слезы.

— Спасибо, пап, — только и сказала я.

Глава 10. Бегущий на веру

[16]

Я и Сизифа увидел, терпящего тяжкие муки. Камень огромный