руками обеими кверху катил он. С страшным усильем, руками, ногами в него упираясь, В гору он камень толкал. Но когда уж готов был тот камень Перевалиться чрез гребень, назад обращалася тяжесть. Под гору камень бесстыдный назад устремлялся, в долину. Снова, напрягшись, его начинал он катить… ГОМЕР. Одиссея

Следующие полтора года я трудилась не покладая рук, всякий раз как будто начиная с нуля. Работы сменяли одна другую: то «интерн», то «фрилансер», то за грош, то за шиш. А всё для того, чтобы вписать в резюме еще одну строчку. Я встала за стойку, чтобы хоть как-то подправить наше тревожное финансовое положение. Подрабатывала в «приличных» отелях и ресторанчиках Саут-Бич, где бар, к счастью, закрывался в два часа ночи, а не, скажем, в пять утра. Это дарило мне несколько часов благодатного сна, прежде чем с первыми птицами я снова выскакивала из дома и летела на работу.

Иногда меня одолевали приступы безотчетного оптимизма. Например, когда я три месяца проработала на фрилансе в одном из самых престижных рекламных агентств Майами и уже раскатала губу на постоянную должность. Так и представляла себя ассистенткой по маркетингу и рекламе в кабаре-шоу легендарных бродвейских звезд в Майами-Бич. С не меньшим подъемом я собирала средства для неприбыльных организаций, с которыми меня связывали долгие дружеские отношения. Там меня задействовали не просто как административную единицу, а привлекали к пиару благотворительных акций.

Но были и такие дни, когда от отчаяния у меня опускались руки. Постоянные должности в сфере пиара в Майами были наперечет. Моя временная работа заканчивалась тогда, когда завершался проект, на который меня подряжали. Иногда я твердила себе, что сменить профессию было изначально не самой умной затеей. Очевидно, мне не по силам начать с нуля и достичь мало-мальского успеха. Пусть даже очень малого, ведь я определяла слово «успех» как возможность регулярно вносить квартплату за небольшую и более-менее удачно расположенную квартирку. И ничего у меня не было, кроме друзей приблизительно моего возраста. А те могли кое-чем похвастаться. Кто-то строил многообещающую карьеру, уже имея отличную квартиру, секретаря-референта и счет на представительские расходы. Кто-то успел уплатить первый взнос за собственное жилье — в многоквартирном кондоминиуме или отдельном доме. Мне же хвалиться было нечем. Домой я возвращалась вымотанная настолько, что оставалось только рыдать от собственного бессилия. Ведь прожитый день не принес мне ничего толкового, что я могла бы принести домой. Кроме разве что пучка кошачьей мяты на радость Скарлетт, Вашти и Гомеру.

К этому времени Гомер уже мог официально считать себя взрослым, а не котенком, хотя он и перестал расти с семи месяцев после известной операции. В весе он если и набрал, то совсем немного и тянул на килограмм, не больше. Не сказать, что он был недомерком, скорее — тонкокостным по природе. Гуляя сам по себе, он избирал самые извилистые пути, которым следовал с грацией вышедшего на охоту льва. Своего плюшевого червячка Гомер таскал, сжав челюсти в том месте, где, по его мнению, у игрушки находилась шея. Тряпичное туловище при этом болталось между стройными передними лапками. Этим Гомер даже напоминал пуму, несущую домой свежепойманную дичь. Шерстка его всегда была вылизана до блеска. Казалось, он не только не отбрасывал тень, а, наоборот, излучал свет. Если он дремал в лужице света, то лужица отливала кобальтом. А если застывал на месте, то представлялся неким идеалом кошачьей породы, точно скульптор увидел его и высек из чистого черного мрамора.

Но застывать надолго на одном месте было не в Гомеровой натуре. В его природе было бегать кругами, прыгать, отлетая от стен, — словом, проявлять ту гиперактивность, за которую моя мама в сердцах как-то обозвала его «маленьким отморозком». Он по-прежнему любил и скакать, и забираться на самую верхотуру, и ходить на разведку. Правда, раньше он проделывал все это под бесшабашным девизом «Не попал, и не беда». Теперь же у него появилась отточенность движений, идущая от физической уверенности в себе. Так балетный танцовщик не задумывается о неверном прыжке и возможном падении. После долгих лет кропотливых тренировок его подготовленное тело само «приземляется» как надо.

Именно эта Гомерова уверенность в самые отчаянные моменты моей жизни заставляла меня устыдиться собственной слабости. Разве не прочили ему полную кошачью непригодность? Неумение справляться с повседневностью и утрату независимости? И разве не он всегда вдохновлял меня своей готовностью забираться все выше и выше, в неизвестность, так высоко, как только хватало сил. Он даже не задумывался, как будет спускаться обратно. Каждый прыжок Гомера был прыжком веры. Он был живым свидетельством того, что удача любит смелых. Если ты не видишь свет в конце тоннеля, это еще не значит, что его там нет.

Припоминаю, что еще при знакомстве с Гомером меня пронзила внезапная мысль: бывает ведь так, что вокруг все беспросветно, а ты все равно идешь вперед и движет тобою лишь то, что внутри, нечто сильное, но незримое для других. Эта мысль помогала мне даже тогда, когда профессионалы моей сферы разводили руками. И образование, дескать, не то, и опыта маловато. И даже с учетом несомненных способностей пройдут еще долгие годы, прежде чем я смогу рассчитывать на постоянную работу. А ведь я так на нее надеялась, причем прямо сейчас. От этих разговоров у меня начиналась паника, с которой нужно было бороться всеми силами. Ведь если я не могу содержать себя, занимаясь тем, что делаю (а это мне и раньше не удавалось), то — черт возьми — чем же мне тогда заниматься?! «Да пошли вы все! — думала я мрачно, находя успокоение в этой мысли. — Никто не мог сказать, на что способен Гомер, — нечего указывать и мне».

Лучшее, что я могла делать для своего карьерного роста, — это обзаводиться новыми друзьями и полезными знакомствами. Кто знает, откуда может прийти благая весть о внезапной вакансии? В то время я не особо умела и любила сходиться с новыми людьми. Разговор неизбежно касался семьи. Приходилось сознаваться, что я, как маленькая, живу с родителями. А уж рассказ о том, что у меня еще и кошачья тройня, вызывал ничем не прикрытое изумление. Закаленных любителей всякой живности цифра