– Я знаток литературы – видите, какая у менябиблиотека? Ирина могла пользоваться любыми изданиями, к ее услугам быламировая классика и современные авторы. Но она уходила в свой угол и вновь ивновь перелистывала один и тот же том.

– У вас были разные спальни? – бестактноспросила я.

Профессор кивнул.

– В молодости я занимался борьбой и сломалнос, после травмы начал храпеть, да так заливисто, что сам от своего храпапросыпался. Но понимаю, о чем вы подумали. Я человек старой формации, обинтимной жизни говорить не приучен, но сейчас, видимо, придется. Естественныесупружеские отношения Ира ненавидела. В конце концов меня перестало тянуть кжене, брак постепенно превратился в сожительство посторонних людей.

– Почему же вы не разошлись? – удивилась я.

Федор Сергеевич вынул новую сигарету.

– Не хотел огорчать своих родителей, которыесчастливо прожили вместе много лет. Думал: уладится-устаканится,стерпится-слюбится. Хотел ребенка и предполагал стать хорошим отцом. А когдастало ясно, что семьи у нас с Ирой не сложится, у нее диагностировали тяжелоезаболевание. Бросить супругу мне показалось подло. Не скрою, у меня на тотмомент уже была Вета, и если бы не недуг Ирины… Что сейчас попусту говорить,было и прошло, сорняками заросло. Так вот о Татьяне. Иветта как-то вдруг меняспросила: «Ты уверен, что Таня тебе родная дочь?»

Я повнимательнее пригляделся к девочке ирастерялся. Внешне ничего общего, дочка удалась в мать. И характер не мой – ниусидчивости, ни трудолюбия. Не подумайте, что я хвастаюсь, но всего в жизни ядобился сам, упорно шел к намеченной цели. А вот у Татьяны ни малейшихпризнаков целеустремленности не наблюдалось. Мда… И она не хотела учиться!

– Я не сильна в генетике, поправьте, еслиошибаюсь, но вроде благоприобретенные навыки не наследуются. Если отец блестящевыучил английский, это не значит, что его сын не появится на свет, умея бойко«спикать» на языке Шекспира, – перебила я профессора.

– При чем здесь это? – поморщился ФедорСергеевич. – Речь идет о предрасположенности. Если в роду сплошь математики,появление художника удивит. Приваловы всегда занимались наукой, я могупроследить семейную ветвь до прапрапрадедов: один был аптекарь, составлял новыелекарства, другой… Ладно, не буду лукавить. За год до смерти Ирины я точноузнал: Татьяна не мой ребенок.

– И кто вам насплетничал? – невежливо перебилая профессора.

– Сам понял, – угрюмо ответил Федор Сергеевич.– Татьяне сделали операцию по удалению аппендицита, и врач сказал мне, что удевочки резус отрицательный, а кровь четвертой группы, весьма редкой. Иринаиз-за болезни часто сдавала анализы, я тоже знал свою группу крови. Незабывайте, я занимаюсь естественными науками. Тогда я и сделал вывод: рождениеребенка с такими данными от меня и Иры невозможно. Грубо говоря, если скреститьфасоль с цветной капустой, то должно вырасти нечто фасолекапустное, но никак неарбуз. Так что Таня была плодом с чужой бахчи.

– И вы не задавали Ирине вопросов? –поразилась я.

– Она была больна, я не хотел выясненияотношений в такой ситуации, – тихо произнес профессор. – И какой смысл вскандале? Развестись? Вынести сор из избы на всеобщее обсуждение?

– А после кончины супруги вы все же решиливоспитывать Таню? – заморгала я. – Несмотря на то, что она вам не родная покрови?

Федор Сергеевич смял в кулаке пустую пачку,потом сказал:

– Самое отвратительное, что может сделатьчеловек, – это выместить злость на ребенке. Таня ни в чем не была виновата, вотя и подумал: поставлю девочку на ноги, дам ей образование, устрою в жизни,пусть она считает меня, как и прежде, своим отцом. А что из этого получилось –вы знаете.

– Скажите, в тот год, когда с Мишей произошлонесчастье, в Мопсине не пропадали подростки? – стараясь выглядеть спокойной,спросила я.

– Насколько помню, нет, – удивленно ответилпрофессор. – В поселке не было экстремальных происшествий до того, как убилиМишу. Хотя, конечно, всех деревенских сплетен я не знал. Мопсино – богомзабытое, тихое место, мы там никогда даже дверей не запирали.

– Спасибо, – разочарованно поблагодарила яученого. – А что за книгу все время читала Ирина?

Ответ оказался неожиданным:

– Жития святых.

– Простите? – не поняла я.

– Жития святых, – повторил Федор Сергеевич. –Ирина постоянно ходила в церковь, молилась. Ее мать была чрезвычайно набожной,с детства таскала дочь на службу.

– В Мопсине нет храма, – напомнила я.

– Правильно, но он есть в Казакове, – уточнилФедор Сергеевич. – Вот уж куда моя первая супруга бежала с энтузиазмом в любуюпогоду, невзирая на дождь, снег, мороз или жару. Думаю, даже ураган, извержениевулкана и прочие катаклизмы не остановили бы ее.

– Ирина была столь религиозна?

Профессор скривился и вдруг замкнулся.

– Простите, я разболтался, словно старая баба.Вас интересовало, приходила ли сюда Татьяна после освобождения? Нет. И я от нееникаких сведений не имею. Почему она указала мой адрес в качестве своего, незнаю. Но, если у нее хватит наглости позвонить в мою дверь, я никогда не впущуту, кого некогда называл дочерью. А сейчас вынужден попросить вас удалиться.

Я встала.

– Извините, что отняла у вас много времени, номне необходимо найти Татьяну.

– Понимаю, – кивнул Привалов, – это вашаработа.

– Еще раз простите, последний вопрос! –взмолилась я. – Куда могла пойти Татьяна?

Профессор поднялся из кресла.

– Мы не виделись много лет, и я, конечно, не вкурсе, с кем убийца моего сына поддерживает отношения. Хотя… В Казакове естьприют для девушек, его организовал батюшка Иоанн. Татьяна туда в прежниевремена часто ходила, у нее там вроде подруга была.

– Стефания? – обрадовалась я.

Федор Сергеевич усмехнулся.

– Милая, не полагаете же вы всерьез, что я,человек огромной занятости, мог запомнить имя какой-то девчонки и до сих порхранить его в памяти? Поезжайте в Казаково, вероятно, Татьяна там. Если ееувидите, передайте: пусть даже не приближается к моему дому. Хоть по закону онаискупивший вину человек, но я не желаю видеть убийцу своего ребенка.