– Кто трусит?

– Ты, – преспокойно уточнил подросток.

– Я?

– Ты, – закивал Кирюша. – Хоть сто раз спроси,ответ не изменится.

Глубочайшее возмущение заставило меня встать скресла.

– Я ничего не боюсь!

– Ага, – хихикнул Кирик, – оно и видно.

Продолжая противно усмехаться, он открылхолодильник, взял с полки батон докторской колбасы и оглянулся.

– Ну? Как?

– Иду! – ответила я. – Только ножницыприхвачу.

– Они нам понадобятся? – задал глупый вопросКирюшка.

– Не зубами же шерсть отгрызать! –развеселилась я. – Экий ты недальновидный.

На улице стояла кромешная тьма – небо еще свечера затянуло тучами, поэтому ни луны, ни звезд на нем не было. К тому жеадминистрация поселка Мопсино изо всех сил пытается сэкономить, уличноеосвещение работает до полуночи, потом поселок погружается во мрак. Но мы сКирюшей безо всяких проблем добрались до участка Лазаревых и нагло пересеклиграницу чужой территории.

– Эй, Нюра, – свистящим шепотом позвал Кирюша,– хочешь колбаски?

Из будки, стоявшей чуть поодаль от калитки,раздалось сонное ворчание.

– Хороша сторожиха… – укоризненно сказалмальчик. – У дверей поселили, на заборе табличку прикрепили: «Злая собака», апес дрыхнет, наплевав на репутацию. Нюра, вылезай!

Послышалось сопение, здоровенное лохматоесущество медленно выползло на дорожку. Глядя, как Нюра лениво елозит лапами посадовой плитке, а потом, словно в замедленной киносъемке, начинает потягиваться,я вдруг вспомнила рассказ своего отца. Профессор Романов работал на оборону,носил генеральские погоны и часто выезжал на полигоны, где испытывали ракеты.Прошу извинения у военных, если употребила слово «полигон» неправильно. Мне,маленькой девочке, папа никогда ничего не рассказывал о своей службе, а вот смамой делился секретами. Я обожала подслушивать родительские беседы, сидя поночам в туалете, который прилегал к кухне, где взрослые пили чай. И как-то раздо моих ушей долетел рассказ папы об ушлых солдатах.

Служивые решили украсть у местного населениябарана и пожарить шашлык. Они сели в «уазик», поехали в степь, нашли там отару,загнали машину в центр стада, запихнули внутрь самое крупное животное и, необращая внимания на отчаянную ругань чабана, дали деру.

Но далеко воры не уехали. «Уазик» неожиданнозатормозил, из него вывалились солдаты и со всех ног кинулись прочь от машины.Последним выпрыгнул баран. Чабан чуть не скончался от смеха, увидав его.Оказывается, солдатики, спеша заграбастать еще живой шашлык и умчатьсянеузнанными, маленечко ошиблись – забросили в автомобиль не жирного барашка, аздоровенного пастушечьего пса, который охранял отару.

Так вот, если та собака хоть отдаленнонапоминала Нюру, мне понятен ужас служивых. Интересно, где Лазаревы раздобылиэтого монстра? Кто скрестил слона с бельевыми веревками?

Нюра зевнула во всю свою клыкастую пасть, явздрогнула, сделала шаг, споткнулась о какой-то камень и беззвучно шлепнуласьна газон.

– Ой, бедняжечка… – свистящим шепотом сказалКирюша. – Наверное, больно!

– Ерунда, – ответила я, – угодила на ровноеместо и совсем не ушиблась.

– Я не о тебе, о Нюре говорю, – уточнил Кирик.

Я, кряхтя, приняла вертикальное положение.

– А с ней что?

– Ее Лазаревы на цепь привязали! Как думаешь,почему? – занервничал подросток.

– Понятия не имею. И думаю совсем о другом.Нам лучше побыстрее настричь шерсти и удрать, – напомнила я о программедействий.

Кирюша подошел к собаке и принялся бормотатьчто-то неразборчивое. Я внимательно оглядела весело помахивающую хвостомвеликаншу, решила, что самые красивые и длинные патлы расположены у нее наспине, отделила одну прядь и стала орудовать ножницами. Через пару секунд сталоясно: маникюрный прибор с маленькими загнутыми лезвиями абсолютно не подходитдля стрижки собаки. Лезвия скользили по шерсти, мяли ее, но надрезать не могли.От напряжения у меня заболела рука. Я на мгновение прекратила попытки лишитьНюру клочка шерсти, вытащила пальцы из металлических колечек и пару секундрастирала нывшие фаланги. Потом решила продолжить занятие и поняла, что непомню, где остались ножницы.

Шерсть у Нюры была очень длинной и густой, ястала быстро перебирать ее пальцами в надежде обнаружить ту прядь, на которой,сомкнув лезвия, висели ножницы. Неожиданно собака дернулась.

– Стой смирно, – попросила я.

Нюра заворчала и энергично встряхнулась.

Я попыталась продолжить поиски, приговаривая:

– Сделай одолжение, не ворочайся.

Нюра замерла и начала медленно садиться, ялихорадочно шарила в стоге собачьей шерсти, ругая себя за то, что не взялаздоровенный садовый секатор, которым Катюша обрезает кустарники.

– Бедненькая! – слишком громко воскликнулКирюша, и собака сорвалась с места со скоростью огня, бегущего по фитилю.

Я снова завалилась на газон и в процессепадения успела сказать Кирику:

– Ты же уверял, что Нюра сидит на цепи!

– Ага, – обалдело ответил Кирюшка. – Я ееотпустил.

– Зачем? – зашипела я.

– Пожалел, – признался он. – Дядя Игорь оченьтуго ошейник на шее затянул. Бедная Нюра вся красная была, потная и еле дышала.

– Никогда не встречала красного и потного пса,– обозлилась я. – Кстати, у собак нет потовых желез и изменение цвета кожи невидно под шерстью. Ну и что теперь делать, а? Мало того, что мы не успеемсоорудить парик для Буратино, так еще и Нюра может пораниться – на ней висятножницы.

– Ой, надо ее срочно найти! – испугалсяКирюша.

Не успел он договорить, как из сараяпослышался грохот.

– Она там, – оживился Кирюша и шмыгнул втемноту.

– Нюрка! – вдруг заорал мужской голос. – Ах тычертова гадость! Чем занимаешься, падла?

Я приросла ногами к земле, слушая, каквозмущается Игорь Лазарев.