— Ты небойся, я двери охранным заклятьем запру, — сказал Град.

— И такоеесть?

— Есть.

— Поделишься?

— Несейчас, — вывернулся Град.

Наверное, это былото же самое заклинание, которым Профессор закрыл в подвале неприкосновенныйзапас зерна.

Мне-то онопомешать не могло, я же через окно собиралась уйти, поэтому я милостиворазрешила:

— Запирай!Хотя зачем нам запоры, когда у нас Копчёный имеется? А где он, кстати?

— ГосподинКопчёный откушали рыбьих потрохов и пошли в приёмную покачаться на шторах длялучшего пищеварения, — доложил Град.

— Этохорошо, — заметила я. — Может быть, он шторы там подерёт и мне не вчем будет на балы ходить…

— Ненадейся, — хихикнул Град. — Будешь ходить в драных шторах.

— Это будетнедипломатично.

— Как раздипломатично. Увидят тебя в лохмотьях и денег нам дадут.

— На платьемне? А вы их опять на какую-нибудь ерунду потратите, я знаю, — фыркнулая. — И буду я голая и босая, как была.

— Нерасстраивайся, пока ты голая куда лучше, чем одетая, — заметил Град,убирая сковороду.

— А ты откудазнаешь? — возмутилась я.

— Догадываюсь, —хохотнул снова Град. — Возраст у тебя ещё такой. Вот дорастешь до солидныхлет, как Профессор — тогда да, любое платье тебе купим, лишь бы обнажённой невидеть. А пока ты нам и в лохмотьях нравишься.

— Когда ядорасту до таких лет, как Профессор, вы уже утратите всякий интерес к женщинам,что голым, что одетым, — отпарировала я.

— Ох, будунадеяться, что до такого состояния я не доживу, — вздохнул Град, выложилрыбу на блюдо и посыпал сверху жареным луком. — Ну вот, будет чем завтрачервячка заморить. Ну всё, я пошёл.

— Давай, —поощрила я и загремела кастрюлями, выискивая подходящую для задуманногокулинарного изыска: холодца.

* * *

Град ушёл,прихватив, зачем-то, арбалет.

Я поднялась вкомнату и переоделась. В тот самый легионерский костюм, что купила на выигрышна бегах в Хвосте Коровы. Думала, не влезу в него. Влезла. Обрадовалась.

Спустила из окнаверевочную лестницу и спокойненько покинула Огрызок, минуя все охранныезаклятья.

Что кто-топроникнет к нам по веревочной лестнице, которая свисает из окна моей комнаты, яне боялась: при нашей-то экономии брать в комнатах и на кухне совершеннонечего. Совестливый вор ещё бы и оставил что-нибудь, уважая нашу бедность. Алавка и официальная часть представительства заперты, — даже изнутриОгрызка в них попасть сейчас не так уж просто.

Так, рассказывалнедавно Лёд, делалось всегда. Правда, тут же он добавил, что сейчас Профессорзапирает замки вдвойне тщательно, — ведь теперь у нас периодически ночуетмолодой человек с Горы. И никто не может сказать, не возникнет ли у негожелание побродить по представительству после того, как он в очередной разпоможет некоторым несознательным девушкам нарушить негласный закон оСексуальном Сопротивлении Сильным.

А я на этосказала, что странные у Льда были девушки, раз после общения с ними он был ещёв состоянии где-то бродить.

А он сказал, чтохилые в наше время пошли Сильные, раз одной-одинёшенькой девушки им хватает,чтобы вымотаться.

Пришлось такитреснуть его скалкой.

Я погонялась заЛьдом по всему Огрызку, потом загнала на смотровую площадку башни, ту самую,где выбивала тюфяки. Пришлось ему падать на колени и вымаливать прощение.

Он снял всеобвинения в хилости с Янтарного, наобещал, что выступит в первых рядахсторонников отмены запрета на общение с Сильными, лично посетит Совет Матерей ивыбьет для меня персональное разрешение спать с кем хочу.

Только после этогоя его отпустила, но когда мы спускались бесконечными лестницами обратно накухню, весёлое настроение у меня улетучилось, и я мрачно думала, постукиваяскалкой по перилам: «А не выйдет, с кем я хочу и все законы тут ни при чём…».

Дракон неотзовётся никогда, это я уже знала.

Но сейчас всякиегрустные мысли меня не тревожили: было очень интересно очутиться в городкеночью, когда этого делать нельзя.

Куда идти — япредставляла слабо. По идее, можно было и у Огрызка посидеть — раз по ночамвезде опасно.

Но так былоскучно, и я пошла, куда глаза глядят, точнее, куда приведет дорога.

Шумела справаГадючка, огибающая скальный массив, на котором стоял Огрызок.

Молодая луна яркоосвещала городок, жизнь в котором с темнотой отнюдь не замерла, просто онапереместилась за ворота и двери.

Дорога вывела меняк рыночной площади, — а куда ж ещё, именно по ней я и ходила на рынок запокупками.

Рыночная площадьбыла пустынной, оживление было только в ночных забегаловках.

Я выбрала изстекающихся к рынку улиц самую мне незнакомую и пошла по ней.

Улица завела менядалеко, чуть ли не к гарнизону. Дома на ней постепенно сменялись целымиусадьбами, за крепкими стенами которых виднелись крыши многочисленных складов.

В одном из этихскладов, да нет, не в одном, а в нескольких, хранилась и наша соль. Точнее,соль Отстойника, приготовленная для вывоза в Ракушку. А в каких именно — зналиЛёд да Профессор.

Бродя по ночномуОтстойнику, я проголодалась, и мне стало жалко, что я отказалась пойти на деньрождения жены кучера. Наверняка, к тому времени, как мы бы с Градом добралисьдо их дома, гости бы уже умяли и луковый суп, и луковый пирог. А на сладкоетам, наверное, что-то более съедобное: ну не подаст же хозяйка на десерт лук всахаре, что она, ненормальная?!

Вдруг я заметила,как впереди, на другой стороне улицы, из приоткрытых ворот одной из усадебвыбегают собаки.

По одной, по двое.Крупные. Чёрные. Много собак. Слишком много.

Они не лаяли,двигались молча. От этого всё казалось каким-то нереальным. Да ещё луна этанеживая, прямо как тогда, в Пряжке!

Чёрные собакиразбегались по улицам и проулкам.

Когда я поняла,что и в мою сторону бегут, мне как-то сразу захотелось домой. Причем, совсемдомой — в Ракушку. Или ещё куда-нибудь. И совсем некстати затошнило.

Наверное, естьспособы уйти от собак или отбиться чем-нибудь, но мне они как-то неприпоминались и ничего с собой, кроме кинжала из гробницы Молниеносного, у меняне было. Куда его втыкать в случае нужды, я представляла слабо: собак-тонеслось сюда несколько.

С горя вспомнивбурную ночную жизнь в пансионате, я полезла на стену с удивившей меня самуловкостью. Тошнота кончилась так же внезапно, как началась.