Цепляясь за камнируками, ногами и хвостом, я думала, что, похоже, сидеть мне на этой стене доутра, если я всё-таки заберусь на неё. Раз по Отстойнику в ночную поруразгуливают собаки в таком количестве, то охранять склады их вообще должновидимо-невидимо. Довыяснялась, называется, почему ночами по городку ходить несоветуют.

А старую сноровкуя утратила: поднялась всего на пару хвостов, а дальше не могла, хоть ты тресни.Вцепилась в стену, как паучок, и ни туда, ни сюда. И посмотреть, где тамсобаки, тоже не могла — точно бы сорвалась.

И вдруг япочувствовала чужие зубы на кончике моего хвоста. Моего!!! Кто-то из черныхтварей подпрыгнул и попытался снять меня.

От ужаса я стрелойвзлетела на стену, на самый верх. Три собаки крутились внизу, не уходя. Имолчали, гадины, хоть бы одна рыкнула, что ли, чтобы стало понятно: ониобыкновенные, луна здесь ни при чём и убитого начальника охраны Пряжкивспоминать не надо, это совсем из другой истории.

Осмотрев первымделом хвост, я поняла, что ущерб нанесён небольшой. Собачьи зубы толькоскользнули по нёму, спасла хваленая пушистость, усиленная знахаркинымсредством. Можно было перевести дух: люди, все-таки, не ящерицы и хвостов, вслучае опасности, в руках врагов оставить не могут.

И я решила, что,наверное, Медбрат меня любит: всё могло закончиться значительно хуже: напримерповерху стены могла быть проложена колючая проволока в несколько рядов…

А насколько сильналюбовь Медбрата, я скоро узнаю: ещё неизвестно, на чьей стене я сижу.

Но торчать здесьдо рассвета мне не хотелось: я же узнала, почему небезопасно ходить поОтстойнику ночами. Причина этого в виде трех упитанных тварей, каждая размеромс теленка, караулила внизу.

Поэтому я прибеглак уже проверенному средству и заголосила:

— Спасите-помогите!!!

И в ожидании, покаменя спасут, принялась кидать сверху в собак мелкие камешки и кусочки раствора,которые удавалось выковырять из швов кладки.

Я всё надеяласьуслышать, как черные собаки будут огрызаться.

— Душа моя,ты почему псов дразнишь? — раздался голос снизу.

Профессор, держа вруках лестницу, стоял под стеной с внутренней стороны ограды и смотрел на меняснизу вверх крайне неодобрительно.

— Я им мстюза то, что они меня сюда загнали, — обстоятельно объяснила я начальствупричины своего поведения.

— Спускайсябыстрее, — вздохнув, попросил Профессор и приставил лестницу. — Иради Сестры-Хозяйки, не шуми.

Плюнув напоследокна макушки собакам, я спустилась во двор.

И огляделась.

Сплошные склады,навесы и сараи. Странные деревянные решетчатые башни. Такие же чёрные собаки нацепях. А цепи прикреплены к проволокам, натянутым вдоль складов.

Резкопахло, — на это я обратила внимание еще на стене. Пахло рыбой. Слегкапротухшей, чего уж скрывать.

— А почемуэти собаки, которые меня на стену загнали, не лают? — спросила я уПрофессора с нескрываемой претензией в голосе, пока он не начал читать мнемораль.

— Милая моя,они не лаять приучены, а убивать молча, — сухо сказал Профессор. —Тебе мало того, что ты и так Хвостом Коровы приговорена к смерти? Подразнить еелишний раз захотела? Здесь ночью посторонним находиться нельзя.

— Надо былосразу так и объяснить, — огрызнулась я. — По-человечески. А то«нельзя ходить по Отстойнику после темноты, опасно, то да сё…», а почему нельзя— никто не скажет.

— А почему бына слово не поверить? — поинтересовался Профессор. — Раз знающие людиговорят «нельзя».

— Я подумаюнад этим, — пообещала я.

— Да уж,сделай милость, — попросил Профессор.

— А вы почемуздесь, а не на дне рождения кучеровой жены?

— А мы всездесь, — Профессор прислонил лестницу к стене и открыл какую-тодверь. — Праздник давно кончился. Наш уважаемый кучер перебрал слёзки заздоровье супруги и спит, виновница торжества с ворчаньем моет посуду.

Мы оказались вкаретном сарае, где стоял наш экипаж. Лошади жевали овес из мешков, подвешенныхк их мордам. А около экипажа сидел на мешке с сеном и ремонтировал заслонкипотайного фонаря Лёд.

— И луковыйсуп с луковым пирогом она не подавала… — мрачно сказала я.

— Какойсуп? — удивился Профессор. — Там был окорок и рыба. Фаршированная.

— Я о том иговорю.

— Посидиздесь вместе с Льдом, — сказал Профессор. — На сегодня ты ужеотличилась.

— А почему ядолжна здесь сидеть?

— Опятьпочему? — нахмурился Профессор. — Потому что так надо.

Я обиженнозабралась в экипаж и хлопнула дверцей.

Профессор ушёл.

Убедившись, что онуже во дворе, я открыла шторки, высунулась в окно экипажа и принялась заобработку Льда.

— А это гдемы?

Лёд попыталсяотмолчаться.

Я пригрозила:

— Ты лучшедобром скажи, не то плешь проем раньше законной жены!

— Ты отобьёшьохоту и к законным, и к незаконным женам, — попытался вывернуться Лёд.

— Здесь нашасоль, да? — не унималась я.

— Да, —коротко ответил Лёд, надеясь, что я отстану.

Как бы не так.

— А почему мыздесь её храним?

— Потому чтоздесь она не вызовет подозрений.

— А почемуздесь она не вызовет подозрений? — тотчас уцепилась я.

— Потому чтоздесь рыбу обрабатывают. А как же солить рыбу без соли?

— А башни длячего?

— Какиебашни? — не понял Лёд.

— Ну, эти,дырявые как решето.

— А-а, вон тыпро что, в них рыбу вялят, — объяснил Лёд. — Ты, вообще-то, откудаздесь взялась?

— Меня собакина ограду загнали, — отмахнулась я, не собираясь подробно отвечать навопросы до тех пор, пока не получу ответы на свои. — А почему ночью поОтстойнику собаки бегают?

— Днем вОтстойнике правит Гора, — Лёд наладил заслонки и зажег фонарь, проверяяего. — А ночью хозяева этих складов и товаров, что здесь лежат. Икараванов, что идут с товарами по кирпичным дорожкам, врезанным в мостовую. Ипо негласному уговору, нос в чужие дела никто не сует. А для особо непонятливыхсобак выпускают.

— И что,правда, они грызут насмерть? — поинтересовалась я небрежно.

— Незнаю, — пожал плечами Лёд. — Никто ведь не ходит. Давно уже никто неходит. Потому и не грызут.

— А как женочные кабачки у рынка и под Горой? — не поверила я.