Рахки и Орбан продолжают свой разговор, я плетусь за ними следом. Орбан говорит слишком быстро: должно быть, нервничает – но Рахки то и дело прерывает его, чтобы перевести для меня венгерскую речь.

– Он говорит, их нашли в магазине сладостей вверх по набережной…

– Их плохо кормили…

– Перед отправкой их нужно слегка подлечить…

Я останавливаю ее.

– Погоди. О ком ты говоришь? О людях?

Рахки недовольно морщится.

– Не просто о людях. О нашей миссии.

Орбан останавливается у задних дверей здания на самом берегу Дуная. На реке гудят и покачиваются тяжелые баржи со светящимися окошками. Я чувствую запах воды мокрых камней.

Орбан отпирает дверь, и мы оказываемся в темной прихожей. Под ногами бетонный пол, стены покрашены унылой синевато-серой краской.

Рахки первой переступает порог.

– Когда закончим здесь, принесем им свежих медовых печений. И тебя тоже угостим, – говорит она Орбану.

Тот оглядывается. Он вообще всю дорогу осматривается, как будто чего-то боится. Но снаружи незаметно ничего такого, чего стоило бы бояться. По крайней мере, я ничего не замечаю. Просто праздничная толпа, торговцы в палатках, ну и, конечно же, Полосатый.

– Что не так? – спрашиваю я.

Он предостерегающе прижимает палец ко рту и проводит меня через дверь – прочь от пляшущих теней, снежного холода и запаха засахаренных орешков.

Я в отеле. Ряды пронумерованных дверей вдоль коридора, запах дезинфекции… Но это, конечно же, не Отель, а просто отель. Эти двери открываются обычными ключами, а не резными и магическими, значит, они не служат переходниками Отеля. К тому же, когда я переступаю порог, мне не закладывает уши.

Я стараюсь держаться немного позади от остальных. Орбан то и дело странно взглядывает на меня, а еще он наконец перестал болтать без умолку. У меня перед глазами стоит серьезное лицо Полосатого. Мне не о чем волноваться: Орбан – мой союзник, в конце концов, – но в голове у меня начинает звучать тревожная сигнализация.

Орбан прижимает карту-ключ к сенсорной панели одной из облезлых дверей, и я замечаю, что у него в кармане что-то есть. Нечто, слегка выпирающее. Оно немного похоже на… нож? Орбан замечает мой взгляд и поправляет шинель так, чтобы ничего не было заметно.

Я хватаю Рахки за локоть.

– Давай я войду первым.

Она удивленно оглядывается.

– С какой стати?

Потому что все здесь кажется ужасно неправильным. Вот-вот случится что-то скверное, и пусть лучше оно произойдет со мной. Такая у меня работа – прикрывать других от неприятностей. Я всю жизнь защищаю Кэсс и Ба. Да всех на свете.

– Просто хочу посмотреть, что там, – говорю я и первым переступаю порог.

Но оказываюсь совершенно не готов увидеть то, что ждет меня за порогом.

– Это же дети, – выдыхаю я. Их тут пятеро, всем не больше восьми лет, и у всех одинаково испуганные лица.

Истории Ба о злых духах, похищающих детей, разом всплывают в моей памяти. Злые духи жадны и коварны. Они бы давно завладели миром, если бы только могли. Ба всегда говорила, что детей им заполучить очень трудно, именно поэтому духи так к этому стремятся. Дети обычно не слушаются, не подчиняются правилам, так что только самым умелым злым духам удается проникать в людские дома и высасывать из детей всю их радость. А это разрушает детей, уничтожает их жизни.

Это конкретные дети выглядят так, будто из них высосали не только радость. У них вытаращенные и пустые глаза, они ужасно худые – просто скелетики, обтянутые кожей. Одежда болтается на них, как на вешалках, висящих в старом шкафу, воняющем нафталином.

Рахки бросается вперед, раскинув руки.

– Идите ко мне, малыши!

Девочки и впрямь приникают к ней, а мальчики шарахаются в стороны, глядя перепуганными глазами.

Многие, входящие в двери Отеля, никогда не возвращаются обратно. Может ли быть, что Полосатый имел в виду детей? Таких как эти? Возможно ли, что Агапиос – один из злых духов из сказок Ба? Неужели Отель крадет их радость? Или ее высосало что-то другое?

– Что… с ними случилось?

Никто не потрудился мне ответить. Рахки полностью занята детьми, пытается их успокоить, а Орбан безучастно стоит на пороге, за дверью.

Я смотрю на малышей. Их несчастные лица вызывают во мне приступ острой тоски по сестре, по дому. Никогда я еще так ужасно не хотел домой. Что там с моими родными – они уже меня ищут? Объявили о моей пропаже в полиции? Неужели я просто исчезну для них и никогда не вернусь?

Краем глаза вижу, что Орбан переступает порог и берется за дверную ручку. Наши взгляды встречаются – и мне очень не нравится выражение его лица.

– Орбан?

Орбан вытягивает из кармана шинели нож и направляет его на меня. Только вот это не нож. Или, по крайней мере, не совсем нож, если я что-то знаю о ножах. Он целиком сделан из дерева, от рукоятки до лезвия – острого колышка толщиной не более карандаша, зато вдвое длиннее.

Он делает угрожающий выпад в мою сторону, приказывая мне не двигаться.

– Я не хочу утратить себя, – говорит он прерывающимся голосом, а потом добавляет шепотом слово, адресованное только мне: – Бросай это дело, беги.

Рахки оборачивается, и в этот миг он захлопывает дверь снаружи.

Я бросаюсь к двери и хватаюсь за ручку, но промахиваюсь. Я снова пытаюсь найти ручку, но пальцы нащупывают пустоту.

Потому что у двери нет ручки изнутри.

Пальцы мои саднит, в голове бухает пульс.

Орбан по ту сторону двери произносит что-то по-венгерски, а затем слышны его торопливые удаляющиеся шаги.

Я поворачиваюсь к Рахки, ожидая от нее перевода.

Она пораженно моргает.

– Он сказал… что за ним был какой-то долг.

Рахки прижимает к себе насмерть перепуганных детей.

«Я не хочу утратить себя».

«Бросай это дело, беги».

– Что вообще происходит? – спрашиваю я, но в глубине души и сам знаю ответ. Происходит катастрофа. Не могу сказать, в чем именно она заключается и чего конкретно мне нужно бояться, но это не мешает мне просчитывать разные ужасные вероятности.

40-процентная вероятность, что кто-то сейчас придет и разрежет нас на куски пилой.

23-процентная вероятность, что стены сомкнутся и нас раздавят.

16-процентная вероятность, что нас отравят ядовитым газом.

10-процентная вероятность, что под нами разверзнется пол и мы провалимся в бассейн с голодными акулами.