гнилой воблой. Заболевших лишают заработной платы и снимают с пищевого довольствия. Дети на «ватаге», едва родившись, умирают от холода, голода и болезней.

Повествование трилогии ведется от лица мальчика Феди, в котором нетрудно узнать самого автора. С какой любовью рассказывает он о матери своей Настасье, сколько сдержанного волнения чувствуется в строках, посвященных этой замечательной женщине. На страницах «Повести о детстве» мы видели Настасью тихой, забитой, трепещущей перед мужем и свекром. В «Вольнице» она на наших глазах превращается в женщину, осознавшую необходимость борьбы за свои права. В ее образе автор воплотил лучшие черты русской женщины: трудолюбие, верность в любви и дружбе, материнское чувство, ненависть к поработителям.

В одном ряду с Настасьей стоит целая галерея замечательных образов русских женщин. Тяжела судьба Прасковеи, Наташи, Гали, Оксаны, Олены. Но жизнь, полная лишений и горя, не сломила их, а закалила и сплотила, сделала стойкими и упорными в борьбе за человеческие условия существования.

Когда женщины на «ватаге» выступают в защиту своих прав, на помощь приходит молодой рабочий Гриша, а вслед за ним и другие рабочие промыслов. Веселый кудрявый парень, всеобщий любимец, Гриша сначала кажется простоватым. Но чем больше мы узнаем его, тем яснее понимаем, что Гриша исподволь ведет среди рабочих революционную пропаганду. Когда на промыслы приезжает хозяин — купец Пустобаев — и требует развлечений, Гриша в присутствии рабочих разыгрывает перед пьяными купцами импровизацию о Стеньке Разине. С особенным блеском «актеры» исполняют сцену, в которой Разин расправляется с купцами.

Не менее ярко показан в романе ближайший друг Гриши — Харитон. У него свои счеты с купцами. Девушку, которая была его невестой, насильно выдали за купца Бляхина. Харитон не смирился. Он увез свою возлюбленную и скрылся с ней на рыбных промыслах. Харитон славится среди рабочих как замечательный гармонист и весельчак. Но вот в воскресенье, собрав у себя дома друзей, среди которых и Настасья с маленьким Федюшкой, Харитон читает и растолковывает им листовку, призывающую бороться за элементарные права рабочих.

Гриша и Харитон олицетворяют в романе влияние молодой революционной марксистской партии на самые глубинные слои эксплуатируемых рабочих масс.

Через всю трилогию проходит мысль о том, что капитализм безжалостно мнет и калечит людей — одних сламывает, других развращает. С особенно впечатляющей силой мысль эта воплощается в образах детей.

Вот перед нами одиннадцатилетняя Дунярка. Как мало в ней детского! Она видит, что мать ее унижается перед всяким, кто богаче, а значит — сильнее. И девочка делает то же, что и мать. Пресмыкаясь перед богатыми, она груба и заносчива с бедными соседками. Писатель показывает, как формируется в капиталистическом обществе психология прислужничества и лакейства, выгодная для хозяев жизни. Вот перед нами судьба другой девочки — Феклуши. С малых лет ее отдали в няньки. От непосильной работы у нее отнялись ноги, и она целыми днями лежит в грязной казарме. Но девочка сумела сохранить безграничную любовь к людям, желание делать им добро, и поэтому пребывание ее в казарме доставляет окружающим радость.

Любовь к детям, в которых воплощены надежды на светлое будущее, освещает все страницы трилогии.

Рисуя в «Вольнице» картины беспросветной жизни рабочих при капитализме, писатель убедительно показывает, что причина тяжелого положения трудящихся коренилась не в добрых или злых качествах того или иного представителя господствующего класса, а в самом капиталистическом строе. Можно убрать прочь мерзавку подрядчицу, с такой художественной силой выведенную в повести, но на ее место придет другая. Страшны, жестоки, безжалостны эти представители эксплуататорского класса, но читатель чувствует, что класс этот неизбежно будет сметен мощной силой народной революции. Созревание этой революционной силы и составляет главное идейное содержание трилогии.

Многочисленны и разнообразны герои трилогии Федора Васильевича Гладкова, но сквозь очертания многих лиц проступает одно богатырское лицо — это лицо русского народа, разумного, доброго, поэтического, талантливого, стремящегося к правде и установлению справедливости на земле, великого народа, на долю которого выпало первым сокрушить величайшее зло мира — капитализм.

Всего год провел Федюша со своей матерью на рыбных промыслах. В конце повести «Вольница» есть такие слова:

«...Мне было грустно, что так быстро прошел этот год, полный больших событий и душевных связей с чудесными людьми. Я стал не только старше возрастом, но и узнал многое в человеческой жизни... Погасить во мне вольный ватажный дух уже ничто не может: хоть я и мал годами, но уже знаю, в чем радость мятежной жизни, и храню как дорогой дар те волнения, которые пережиты на Жилой Косе, и те заветы, которые дали мне люди, богатые душой».

Ученик основоположника социалистической литературы Алексея Максимовича Горького, автор «Цемента», «Энергии», «Клятвы» и «Повести о детстве», талантливый писатель советской земли Федор Гладков не забыл этих заветов. Глубокие родники народной жизни, питавшие его душу с детских лет, дали красоту и силу его творениям.

Одно из своих страстных высказываний о литературе и жизни Федор Васильевич Гладков назвал «Кровью сердца». Такими словами писатель был бы вправе озаглавить все им написанное, — все, что вышло из-под пера Ф. В. Гладкова, написано кровью сердца!

Федор Васильевич Гладков пришел в литературу тогда, когда литература была разделена на различные направления, группы. Мы с ним принадлежали к разным группам: Гладков — к «Кузнице», а я — к РАПП. Но Федор Васильевич шел со своей дружбой к тому, кого он ценил, ломая групповые преграды, пренебрегая ими и отбрасывая их. Он всегда пристально следил за всем, что происходит в литературе, за каждой писательской судьбой.

Я сохранил в своей памяти те оценки, которые Федор Васильевич давал каждому написанному мною произведению. Случалось, конечно, что он и критиковал меня, — так было с повестью «Завтра».

Когда мой роман «Утро Советов» только еще вышел, Федор Васильевич позвонил мне по телефону и сказал коротко:

— Юрий, зайди ко мне. Мне нужно кое-что сказать тебе о твоем новом романе.

И тут я вдруг с ужасом вспомнил, что не успел еще подарить Федору Васильевичу свою книгу. Надписав ее, я тут же поднялся к нему — благо, жили мы в одном доме — и начал объяснять, почему получилось так, что я с опозданием приношу ему свой роман.

— Пустяки, — отмахнулся Федор Васильевич. — Я в библиотеке взял.

Как он был ласков со мной, когда одобрил мою работу! Но тут же сделал ряд замечаний по языку и стилю.