именно потому, что Федор Васильевич прекрасно все понимал, что его кровно беспокоили судьбы молодых людей, пришедших в литературу, он так бурно реагировал на отклонения и промахи.

Приятно было гулять с ним, разговаривая на разные темы. Всегда это были темы глубокие, интересные.

Вспоминаю эпизод, ярко рисующий основные черты его характера — требовательность и доброту.

Во время прогулки подошел к нам один талантливый, умный писатель, у которого, к сожалению, была печальная страсть — алкоголизм. Он был нетрезвый, немного почудил перед нами и отошел. Тогда Федор Васильевич сурово сказал:

— Ну как так можно? Ведь это же писатель!

— А вы знаете, какая трудная у него жизнь, — ответил я и рассказал об утратах, одиночестве, бесприютности этого человека.

— Не он виноват, а товарищи виноваты. Как же можно было доводить человека до такого положения! — сокрушенно покачал головой Федор Васильевич.

Он не его осуждал, а других — и был прав, если знать ситуацию, которая была вокруг этого писателя.

Приятно было услышать телефонный звонок Федора Васильевича и приглашение к нему; когда я приходил, он говорил не о себе, не о своей работе, а о работе того товарища, который к нему пришел, говорил уважительно, серьезно, как человек, который любит литературу, понимает ее, хочет помочь, сказать настоящее, доброе слово.

С благодарностью вспоминаю этого выдающегося писателя и благородного человека — борца, коммуниста.

Да, хорошие отцы и деды у нашей литературы!

1959

Ю. Либединский

КРОВЬЮ СЕРДЦА

Давно уже мы, друзья Федора Васильевича Гладкова, знали, что со здоровьем у него неладно. Но каждый раз при встрече, пожимая его горячую руку, чувствуя на себе его необыкновенный взгляд — и ласково-втягивающий, и высокотребовательный, мы думали с облегчением: «Ничего, дела нашего старого друга еще не так плохи!» Ведь сколько подлинной жизни чувствовали мы в каждом слове его, особенно когда он заговаривал о самом главном, о том, что происходило в литературе. Об одних явлениях он говорил с горячей похвалой, о других с горечью, с презрением, но никогда не слышно было в его словах холодного равнодушия.

Чтобы оценить по достоинству все значение для истории советской литературы многолетнего писательского труда Федора Васильевича Гладкова, следует вспомнить, при каких условиях впервые зазвучало для всего нашего народа это славное имя.

Шел 1925 год... То была чудесная весна нашей литературы, время ее яркого цветения. По всей Советской стране слышался веселый стук и грохот восстановительных работ. После гражданской войны зажглись потухшие домны, завертелись колеса и шестерни станков. Победоносный рабочий класс после боев гражданской войны возвращался на предприятия, по-хозяйски брался за их восстановление. Незамысловатая продукция, потребная для села, — гвозди, подковы, лемехи плугов — шла уже в деревню, укрепляя основу союза пролетариата с крестьянством — краеугольный камень советской государственности. А молодая литература наша, рожденная в боях гражданской войны, еще рассказывала о всенародной эпопее — победе над белыми и интервентами. Суровый пафос военного коммунизма все еще волновал писателей.

Когда появился «Цемент», с ним обозначилось новое качество советской литературы, началась ее новая глава.

Конечно, это не значит, что тема гражданской войны круто оборвалась и исчезла из нашей литературы. Александр Фадеев в «Разгроме» и «Последнем из удэге» поднял эту тему на небывало высокий художественный уровень. Да и будет ли когда-нибудь конец этой теме? Мы вновь услышим ее и у Аркадия Гайдара, и у Аркадия Первенцева...

Но «Цемент» тогда вовремя ответил той потребности, которая уже назрела у передового советского читателя, и в первую очередь у читателя рабочего. Пролетариат, совершающий героическое дело становления социалистической промышленности, требовал от литературы, чтобы она обратила внимание на это самое главное для нашего государства дело, рассказала о нем ярко, по-новому, со всей глубиной. И слово было сказано.

Федор Васильевич Гладков показал, как пролетарий-коммунист Глеб Чумалов возглавляет восстановление цементного завода. Наверное, не случайно взял писатель именно эту разновидность индустрии: цемент необходим для восстановления всей промышленности. Восстановление происходило в жестокой классовой борьбе с последышами эксплуататоров — так все это и показано в «Цементе».

Рядом с Глебом, помогая ему и порою вступая в спор, идет его своенравная подруга Даша. Вместе с возникновением социалистических отношений на производстве должны построиться, не могут не построиться новые, социалистические отношения в быту, в любви, в семье. Новизна самой постановки этих вопросов вызвала в то время оживленные споры среди читателей. Но что это были за плодотворные споры!

Новизна темы потребовала новизны стиля, и тут тоже было о чем поспорить. Но эти споры способствовали движению вперед нашей литературы.

То поколение, к которому принадлежал я, по существу говоря, ничего, кроме гражданской войны и военного коммунизма, не знало. В отличие от нас, Федор Васильевич вступил в гражданскую войну уже сложившимся человеком, испытанным борцом за социализм. Он за боями гражданской войны прозревал строительство коммунизма, и как только пролетариат приступил к осуществлению этой своей заветной мечты, великая осуществляющаяся мечта нашла своего певца и художника в лице самого яркого представителя старшего поколения пролетарских писателей.

Мы, современники и друзья Федора Васильевича, свидетели его неустанной и многолетней деятельности на пользу советской литературы, давно уже привыкли гордиться Гладковым и любить его. Но каково было наше восхищение, когда писатель в том возрасте, когда любой честно потрудившийся мастер имеет право на отдых, предпринял новый грандиозный труд — создал автобиографическую трилогию, в которой его талант обнаружил себя снова и совершенно с неожиданной стороны. Но и тут Федор Васильевич Гладков свое законное стремление вернуться мыслями в прошлое использовал для того, чтобы не только показать это далекое прошлое нашей родины, но и ответить на глубочайшую потребность современного советского читателя, того читателя, который вырос в условиях советского общества и представления которого о дореволюционной эпохе общи и схематичны.

В «Повести о детстве» Ф. В. Гладков показал нам жизнь дореволюционной деревни, нарисовал яркие и запоминающиеся образы крестьян. В романе «Вольница» перед нами развертывается картина страшной жизни рабочих рыбных промыслов на Жилой Косе, близ Астрахани, в годы, предшествующие первой русской революции. Ф. В. Гладков реалистически трезво оценивает артельный быт старой России, идеализировавшийся народниками, и показывает, что «ватага» — рыбацкая артель — была для купеческого капитала удобным орудием самой зверской эксплуатации трудящихся. Рабочие промыслов живут в вонючих, тесных казармах, их кормят мокрым черным хлебом и