Олимпия каким-то образом узнала, что я встречалась сгерцогиней, и два дня спустя зашла ко мне, снедаемая ревностью.

— Онорина, конечно, привлекательна, двух мнений здесьбыть не может, — заявила она, — но ты же не станешь отрицать, что онаглупа, и я сомневаюсь, что она доставила тебе такое же удовольствие, которое тыполучила в моих объятиях. Кроме того, Жюльетта, у нее есть муж, у которогодлинный нос и длинные руки, и ты окажешься в серьезной опасности, если онузнает о вашей интрижке.

— Милая моя, — отвечала я княгине Боргезе, —дай мне еще пару недель, больше мне не требуется, и за это время я составлюполное представление об Онорине. Пока же, прошу тебя хорошенько запомнить;время от времени я могу развлекаться с добродетельными особами, но толькозлодейство любо моему сердцу.

— В таком случае больше не будем говорить обэтом, — улыбнулась княгиня и поцеловала меня. — Ты рассеяла моиопасения. Я появлюсь в твоем доме, когда ты поймешь свое заблуждение, инадеюсь, что твоя связь с этой Грийо будет недолгой. Однако давай переменимтему, — продолжала она. — Тебя не удивил в прошлый раз тот факт, чтоя так свободно и раскованно играла роль шлюхи?

— Откровенно говоря, нисколько. Ведь я знаю глубинутвоего ума и не сомневаюсь в твоих способностях.

— Но это еще не все, на что я способна. Кстати, обакардинала делают погоду в Ватикане, и у меня есть свои причины ублажать их, неговоря уже о том, что они щедро платят, а я слишком люблю деньги. А теперьпризнайся мне, Жюльетта: ведь это ты обокрала Альбани? Не бойся: я никому нескажу и не стану упрекать тебя, ибо я так же неравнодушна к подобным проказам,и кто знает, может быть, я не меньше, чем ты, выудила у этих негодяев?Воровство доставляет мне удовольствие и возбуждает меня. Оно даже ускоряеторгазм — со мной обыкновенно так и бывает. Стыдно воровать для пропитания, новоровать для утоления страсти — приятно.

Мы с Олимпией совершили вместе немало безумств, и я решиладовериться ее слову, тем более, что, на мой взгляд, можно спокойно признаться вмелком поступке человеку, который был вашим соучастником в серьезныхпреступлениях.

— Мне очень хочется, чтобы ты как можно лучше узналаменя, — сказала я Олимпии, — и твои предположения мне лестны: да, ядействительно украла эти деньги. Более того, я сделала так, чтобы казнилиневинное существо, на которое я бросила подозрение в краже, и удачногосовпадения этих маленьких гнусностей было достаточно, чтобы я получила поистинеплотское наслаждение.

— Ах, черт меня побери, как мне знакомо это ощущение!Примерно год тому назад я сделала то же самое, и мне хорошо известны всеприятные моменты, которые сопровождают плевок в лицо добропорядочности. Нопришла я к тебе для того, чтобы сообщить, что в самом скором времени мы будемужинать с его святейшеством: Браски собирается приобщить нас к его чудовищнымутехам. Именно чудовищным, так как Наместник Христа развращен до крайности,безжалостен и кровожаден; чтобы поверить этому, это надо увидеть. Совсем рядомс помещением, где будет происходить эта оргия, находится сокровищница Ватикана,я знаю, как открыть дверь, а там есть чем поживиться. Поверь, Жюльетта, взятьденьги не составит никакого труда: его святейшество в этом отношениибеззаботен, тем более, что мы станем свидетельницами его мерзостей. Так тысогласна помочь мне в этом предприятии?

— Разумеется.

— Я могу ни тебя положиться?

— Какой может быть разговор, если речь идет опреступлении?

— Но Грийо ничего не должна знать об этом.

— Это предупреждение совершенно излишнее, дорогаякнягиня, и не думай, будто мимолетная прихоть заставит меня забыть нашиотношения или причинить им вред: меня просто забавляет эта интрижка, но всерьезя принимаю только настоящее распутство, только ему есть место в моем сердце,только оно способно возбудить меня, и я принадлежу единственно ему.

— Да, злодейство обладает замечательнымисвойствами, — кивнула Олимпия, — и на меня не действует ничто таксильно; в сравнении с ним любовь — это невыносимо скучная штука. Ах, радостьмоя, — все больше воодушевлялась княгиня, — я дошла до такой стадии,где мне необходимо прибегнуть к преступлению, чтобы возбудиться хоть чуточку.Преступление, совершенное мною из мести, кажется мне ничтожным пустяком с техпор, как ты ввела меня в мир мерзостей, связанных с похотью.

— Совершенно верно, — добавила я, — самыесладостные преступления — это те, которые ничем не мотивированы. Жертва должнабыть абсолютно безвинной: если она причинила нам какое-нибудь зло, наш поступокбудет в какой-то мере оправдан, но только наша несправедливость становитсяисточником самых чистых и бескорыстных наслаждений. Надо творить зло, надо бытьзлым и жестоким — вот великая и непреложная истина, но об этом не может быть иречи, когда наша жертва не меньше, чем мы сами, заслуживает своей участи. Вэтом случае особенно рекомендуется неблагодарность, — продолжала я, —ибо неблагодарность с твоей стороны есть еще один лишний удар, который тынаносишь жертве, тем самым ты заставляешь ее горько пожалеть, что она когда-тодоставила тебе приятные минуты, и это обстоятельство само по себе заставит тебяиспытать огромное блаженство.

— О, да, да! Я прекрасно тебя понимаю и надеюсь, чтоменя ждут впереди редкие и изысканные удовольствия… Мой отец еще жив, он всегдабыл бесконечно добр и внимателен ко мне. он до сих пор обожает меня и одариваетподарками; я много раз кончала при мысли разорвать эти узы: я терпеть не могучувствовать себя кому-то обязанной, это меня удручает и лишает покоя, и я давнособираюсь избавиться от этого бремени. Говорят, отцеубийство — это самое черноепреступление, и даже представить себе не можешь, как сильно оно меня искушает…Но послушай, Жюльетта, и посуди сама, до чего доходит мое порочное воображение.Ты должна помочь мне. Я знаю, что будь на моем месте кто-нибудь другой, ты бывдохновила его, убрала бы все преграды с его пути; ты бы ему доказала, что еслитрезво смотреть на вещи, нет ничего дурного в убийстве отца, а поскольку тынеобыкновенно умна и красноречива, твои аргументы без труда убедят кого угодно.Но я прошу употребить все свои способности и в данном случае поступитьсовершенно иным образом: мы с тобой уединимся в спокойном уголке, ты будешь ласкатьменя и рисовать ужасную картину преступления, которое я задумала, рассказыватьо наказании, полагающемся за отцеубийство, будешь упрекать меня и отговариватьот этого чудовищного плана; чем настойчивее будут твои уговоры, тем твержесделается мое намерение, ведь, насколько я понимаю, сладострастный трепетпредвкушения рождается именно из этого внутреннего конфликта, из которого ядолжна выйти победительницей.

— Чтобы задуманное тобою предприятие увенчалось полнымуспехом, — вставила я, — надо привлечь к нему кого-то третьего, иеще: лучше, если я буду не ласкать тебя, а, так сказать, наказывать. То естьмне придется тебя выпороть.