Стараясь не привлекать к себе внимания, я бочком, прижавшиськ стене дома, добрался до своих «Жигулей», сел внутрь и тупо уставился на руль.Господи, до чего же тонка нить, удерживающая нас над пропастью вечности! Толькочто Виктор жил, разговаривал, чего-то хотел, и вот…

Я перевел взгляд на свою руку и увидел бумажку. Лихорадочноразвернул ее. «Я не виноват. Разве стал бы прятаться, зная, что Валерия жива?Но все равно меня посадят и осудят при всех. Не хочу, чтобы на Люсе и Соне былоклеймо. Лучше мертвый отец, чем зэк на зоне. Я не виноват. За что ты меня убил,Иван?»

Впервые в жизни у меня остро заболело сердце. В стеклопостучали, я с трудом открыл дверь.

– Ты как? – мрачно спросил Леша.

– Не слишком хорошо, – прошептал я.

– Сам доедешь?

– Да.

– Ладно, – махнул Леша, – завтра поговорим, позвоню. Ну-ка,что за цидульку он тебе дал?

Я протянул Леше листок, он прочитал записку, нахмурился ещебольше и попытался меня успокоить:

– Вот гад! Еще и выпендривается! По уши в дерьме сидит! Небери в голову, он убийца! Езжай домой и ложись спать.

Я проехал три квартала, увидел вывеску «Кафе» иприпарковался. Дома мне покоя не дадут, лучше посижу тут, попытаюсь сгрестимысли в кучу. На мое счастье, в третьесортной харчевне не было ни одногопосетителя. Впрочем, когда принесли еду, стало понятно, отчего люди обходят этозаведение стороной. Вместо капуччино тут подавали бурду со сливками. Заказанныймною сандвич принесли слегка влажным, а майонез неприятно пах.

– Еще что-нибудь? – лениво осведомилась официантка.

В ее глазах ясно читалась тоска.

– Спасибо, – кивнул я и углубился в свои мысли.

Говорят, что самоубийцы слабые люди, дескать, не хватает уних сил решать жизненные проблемы, вот и бегут от трудностей в могилу. Может,это и так, но лично у меня никогда не хватит мужества самому оборвать своюжизнь. Отчего Виктор решился на отчаянный шаг? Ответ содержался в записке.Харченко не хотел, чтобы Люся и Соня считались родственниками осужденного.Какая ерунда, скажете вы, конечно, году этак в 1968-м иметь на зоне отца илимужа было позором. Сейчас же, кажется, подобное положение вещей никого несмущает. Однако многие фирмы под разными предлогами стараются не брать наработу тех, у кого имеются близкие за решеткой. «Жена уголовника» – до сих порэти слова являются клеймом. Конечно, хорошо воспитанные люди и глазом неморгнут, узнав о вашей беде, просто потом они не захотят иметь дело с женой илидочерью криминальной личности, перестанут приглашать их в гости, начнутизбегать, да и с работы могут уволить. Кроме того, многие посольства, выдаваявизу, требуют заполнить анкету, а в ней имеется пункт: «Были ли под следствиемсами, не имеете ли осужденных родственников».

Но почему Виктор не стал доказывать свою невиновность, апредпочел покончить с собой? Похоже, он не верил в справедливость, небосьсчитал всех ментов «волка́ми позорными», которые побыстрей хотят спихнутьдело с плеч. Он, наверное, находился в состоянии страшного стресса. Сначаларешил, что его наконец настигло возмездие за убийство Валерии, затем узнал:жена была жива, его обвиняют в том, что он расправился с ней на днях. Ну иокончательно слетел с катушек!

Мне кажется, что Виктор невиновен. Произошла ужасная ошибка.Харченко решил, что я говорил об убийстве Валерии в санатории во время медовогомесяца, поэтому и отреагировал соответствующим образом. Он полжизни ждал, чтоза ним придут. И ведь Виктор сказал правду: ну зачем ему было столько летпрятаться, жить под чужим именем, не иметь возможности показать диплом,работать простым водителем. Он боялся сказать о высшем образованииисключительно из-за того, что считал Валерию убитой. А если знал, что она жива,так с какой стати скрываться? Виктор мог работать по специальности, получатьхорошие деньги, но нет! Он работал водителем. Почему?

Все очень просто, он боялся разоблачения. Следовательно, онне виновен, я ошибся, и из-за моей глупости пострадал человек. Правда, Викторпока жив, падение смягчили мешки с мусором, но я слышал, как врач «Скорой»сказал одному из милиционеров:

– Скорей всего, не довезем его, совсем плохой.

Значит, на моей совести будет жизнь Виктора.

Я схватил чашечку, отхлебнул «кофе» и тут же выплюнул назад.Может, не стоит корить себя? А улики? Сигареты, вернее, окурки? Экспертиза неошибается, их оставил Виктор. Следовательно, он был в подъезде. Или нет? Кто-топринес бычки и бросил под батарею? Зачем? Откуда бы этому неизвестному знать отом, что окурки найдут? Виктора подставили? С какой целью?

Внезапно в голове всплыл рассказ Валерии о том, что в тотдень в «Артемоне» испортился электрический чайник, и Валерия попросила хозяйкутерьера поставить на огонь эмалированное чудовище. Тут и грянул взрыв.

Что мне кажется странным в этой ситуации?

И тут на меня снизошло озарение. Йорка перед выставкойпричесывали в «Артемоне». Ох, похоже, кто-то из сотрудников салона замешан вделе по полной программе. Валерия сама стригла собак некоторых клиентов.Естественно, в «Артемоне» все знали об этом. Некто выяснил, что йорка потащат вцирюльню ночью, чтобы привести его в порядок непосредственно перед отлетом навсемирную выставку. Этот «некто», затаивший злобу на Валерию, сначала испортилэлектрочайник, а потом перед самым закрытием салона устроил утечку газа.Допустим, слегка отвернул гайку, при помощи которой гибкий шланг от плитыкрепится к стационарной газовой трубе. Хитрый убийца знал: Валерия явится в салон,начнет стричь йорка, через некоторое время захочет чайку, отправится на кухню ивместо неисправного электрического чайника воспользуется обычным, включив газ.Следовательно, мне нужно срочно рулить в «Артемон» и начинать расследование.

Я схватил мобильный телефон, набрал номер справочной испросил:

– Нет ли у вас адреса салона «Артемон»?

– Минуточку, – отозвался приятный девичий голос, – салонкрасоты для собак, работает до последнего клиента, пишите.

Надо же, как мне повезло: парикмахерская, где братьямменьшим накручивают волосы на бигуди, расположена в двух шагах от местапарковки моих «Жигулей».

Не знаю, как вы, но я никогда до сего момента не бывал вцирюльне для болонок и сейчас оказался немало удивлен. Холл заведения выгляделвесьма респектабельно. Пара диванов, кресла, столики, заваленные журналами, исимпатичная, чуть флегматичная девочка за столом, на котором стоит табличка«Администратор Светлана».

– Здрассти, – обрадовалась мне девица, – вы к нам?