едва не подвергся заражению в период «эпидемии». Повезли по точкам в «рисосеющий район». Наша «точка» была первой. Высадили на трассе, дабы не терять время и других доставить вовремя — к началу концертов. Всезнающая Оля сказала — «здесь недалеко, дойдем». Тепло распрощавшись с артистами лектория, шутливо пожелав музыкантам «новых художественных достижений», а водителю удачной дорожной ситуации, мы направились в клуб, где собственно и был назначен концерт. Беспечно болтая, быстро дошли до центра станицы. Клуб располагался рядом с правлением, школой, универмагом. Подошли к парадному крыльцу и тут, «на пороге», нас ожидал сюрприз: большая афиша, повешенная у входа, извещала, что сегодня будет концерт, но… не наш. На афише были изображены жизнерадостная физиономия знаменитого композитора-песенника, развернувшего баянные меха, и его молодая супруга и по совместительству исполнительница песен знаменитого композитора. Причем, жена была представлена во всей красе — с густо напомаженным открытым ртом. Лицо ее выражало одновременно и злость, и удивление. Афиша извещала: «вход свободный, приглашаются все».

Поначалу растерявшаяся Оля взяла дело в свои руки и решительно, не обращая внимания на крики дежурного, пошла по направлению кабинета директора. Вошла без стука, что называется, «открыла дверь ногой» и с чувством своей правоты, без предисловий, с порога, не тратя время на приветствия, начала «качать ту самую правду».

Директор клуба, увидав разгневанную певицу, испуганно выскочил из-за стола, вприпрыжку подлетел к ней, извиняясь, пытался поймать руку с намерением облобызать. Она не давалась. Наконец, он смог усадить её за стол, стал заваривать чай. Тут прибежала худрук — Олина подружка, как выяснилось. Она руководила самодеятельностью и по совместительству курировала «просветительские концерты» филармонии, которые проводились в клубе. После десяти минут всеобщего переполоха, ситуация прояснилась. Оказывается, председатель колхоза, после очередного «левого» концерта композитора-песенника, состоявшегося месяц назад, попросил его написать гимн станицы и передового колхоза, как лучшего из того, что в этой станице есть. Слова уже создал местный поэт — учитель труда в школе. Композитор в грязь лицом не ударил — через неделю из «поэтических» слов сделал песню. «Партитуру» передал директору. Для этого специально в город посылали автомобиль. Руководитель клубного ансамбля народный инструментов, аранжировал песню с учетом специфических возможностей своего коллектива. Все было подготовлено к исполнению, ждали только приезда автора. Наконец, у композитора появилось время, и они сговорились. Наш концерт случайно совпал с подготовленным мероприятием, но о нас в суете просто забыли. Когда вдруг вспомнили, сообщили композитору. Тот работал в филармонии, но на «автономных началах». Он ездил по станицам и санаториям со своей женой-певицей, в недавнем прошлом работавшей хористкой казачьего коллектива, сам «делал себе концерты». Композитор-песенник, узнав о проблеме, успокоил председателя колхоза: «Я договорюсь». Председатель сообщил о разговоре директору клуба. Тот легкомысленно поверил. Действительно, песенник и Оля были «старыми друзьями», работали в одном учреждении, о чем директору было прекрасно известно. Но, как это часто бывает с «гениями», композитор «забыл позвонить». Он был в зрелом возрасте, старше Оли. А молодая жена, требующая присмотра, ухода и прочих знаков внимания, была еще одной уважительной причиной его забывчивости.

Получилось, как получилось. Нужно было что-то делать. Решили «не портить людям праздник», дождаться гимнописца с гимножеписом30 и решить вопрос. Директор, дабы уладить конфликт, не возражал отметить концерт как состоявшийся обещанными «двумя палками». Оля чуть смягчилась, но обида все же не прошла. Она перестала улыбаться, была немногословна, строга. Дабы смягчить вину, девушки, работающие в клубе, окружили ее вниманием и заботой. Они вместе с худруком повели Олю осматривать клуб, потом все уселись пить чай, скромно сервированный, но со станичными сладостями. Основной банкет должен был состояться в кабинете директора. Но это было не для нас — для композитора и его жены. Оля, взвесив возможности наших дальнейших действий, решила дожидаться автобус с лекторием, ибо другие варианты возвращения из «рисосеющих гастролей» были сопряжены с серьезными трудностями и финансовыми потерями. Председатель колхоза мог, конечно, решить проблему, но его не стали беспокоить, дабы не посвящать в возникшие трудности. Он, как говорили, был строг и быстр на расправу, требовал, чтобы «все работало как часы». Директору клуба и худруку досталось бы «на орехи» — и крепко.

До начала мероприятия, на котором я хотел поприсутствовать ради любопытства, было еще много времени. Оля лакомилась вареньем, продолжая разговоры с подружками, дожидаясь приезда гимнописца. Не мог не заметить, что женщины, работающие в клубе, были очень хорошо одеты — по-городскому. Аромат косметики тоже больше соответствовал «Елисейским полям», чем местным — «ублагонавоженным». На меня барышни смотрели с интересом. Приглашали присоединиться к чаепитию. Вежливо отказался — «не хочу вам мешать, лучше погуляю по станице, посмотрю».

— Пусть идет, нечего ему наши женские разговоры слушать. Его жена развлекает каждый день рассказами о подружках, наверное, надоело уже, — расставила все точки над «и» певица.

— Конечно, погуляйте. Здесь все рядом, все в одном месте! — весело напутствовала директор клуба, а сам остался с барышнями чаевничать, разговоры слушать.

Вышел на улицу. Действительно, все было рядом: клуб, правление, маленький парк, скорее садик с обязательным аттракционом — «колесом обозрения», — который, впрочем, не работал. Тут же был универмаг, продуктовый и книжный магазины. А рядом с универмагом располагался маленький домик. Скромная табличка говорила, что домик — «Пункт обмена». Заинтересовался, — что на что здесь меняют? Открываю дверь, захожу. Внутри сидит служащий, который посмотрев на меня равнодушным взглядом, буркнул — «Мы ничего не продаем, у нас обмен».

— Я уже понял, просто хочу посмотреть, — вежливо отвечаю «меняле». Тот пожал плечами, дескать, — «ну, смотри».

В глаза бросилась табличка — своеобразный ценник, прейскурант. Изучив его, понял, что пункт принимает орехи разных видов — грецкие, фундук, арахис, абрикосовую косточку, а кроме орехов и косточек еще и семечки, и сухофрукты. Была установлена цена на каждый вид принесенного продукта. А потом, на «вырученные средства» можно было по каталогу приобрести товар из Европы. Вопрос об источнике аромата, который наполнил сельский клуб, решился сам собой: семечки, орешки, косточки женщины меняли на французские духи! «Ай, да колхоз!» — восхитился, покидая «пункт обмена».

Удивляясь предприимчивости здешнего председателя продолжаю экскурсию и захожу в «книжный магазин». Он оказался большим, явно не соответствовал размеру населенного пункта. В «книжном» были отделы художественной, детской, политической литературы и еще отдельно — букинистический. В городских магазинах художественный отдел был весьма и весьма небогатым. Полки были заполнены произведениями современных авторов, которых никто не знал и