— Конечно, хуже! Мне!

И тогда откуда-то из-за Ярослава вынырнул Лаврентий.

— Мы все равно не делали ничего интересного, — попытался он утешить меня. — Это рутинная работа, мы от нее тебя избавили.

Я в гневе вылупился на Лаврентия и он незамедлительно юркнул обратно за Ярослава.

— Пошёл нахер! — выплюнул я в лицо Ярослава, а потом добавил за его плечо: — И ты иди нахер!

И я пошел в пивной ларек, где работала моя мать Тереза. Набрал в грудь побольше отчаяния и понес ей в дар, стараясь не расплескать ни капли.

Лаврентий и Ярослав стали лучшими друзьями.

Не могу сказать, что меня это огорчило: я был в ярости. На момент нашего с Ярославом пришествия я полюбил Лаврентия, как родного брата — просто за то, что мы с ним не виделись третий месяц.

Любая моя любовь — это любовь на расстоянии. Социальном. Так уж вышло, что испытывать положительные чувства я, похоже, могу только к воспоминаниям о людях, а не к людям напрямую. Так с Лаврентием и вышло: стоило мне покинуть нашу с ним квартиру, как я начал натурально по нему скучать и, разумеется, держать это в тайне, чтобы не скомпрометировать нашу с ним суровую и даже вынужденную дружбу. Мне казалось, что продолжать общаться с ним просто так, а не из соседской обязанности — глупое ребячество, да и не были мы с ним настолько близки, когда жили вместе.

Кто ж знал, что, когда мы перестанем общаться, окажется, что он мой лучший друг!

Родители научили меня одному важному правилу: если два человека принимают решение жить вместе, как минимум один из них будет несчастен. А может — если повезёт — и оба сразу.

Пока я убеждался в том, что Лаврентию не слишком-то нравится находиться в моей скудноумной компании, Ярослав не озаботился убеждениями в желаниях своего Лавруши и просто начал с ним дружить. Это обидно. Хорошо, я так ни разу и никому не рассказал, что чувствую на самом деле.

Конечно, моя симпатия к Лаврентию резко упала. Ну почему он не мог сохранить верность нашему славному соседству!

В то же время стоит отдать им должное: Лаврентий и Ярослав были буквально созданы друг для друга в дружеском плане. Я даже немного возгордился тем, что притянул к себе сразу двух таких умных и интересных друзей! Невольно вспомнил старую присказку: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Наверно, все мы втроем где-то на одном уровне, раз уж проводили время вместе.

Ну, или для них я исполнял роль придурковатого друга, на фоне которого они выглядели гениями. А может, я был для них кем-то вроде домашнего животного…

Да, я никогда не смогу принимать людей целиком и полностью. Но, по крайней мере, я принимаю самого себя.

Когда я пришел в ларек, Румани там не стояла. Другая женщина за прилавком, которая, как мне казалось, не имеет права порочить своим присутствием то место, где когда-то стояла она, сообщила, что у Румани выходной.

Но я знал, где она живет.

Так что я пошел к ней домой. Потому что она осталась моим последним другом.

На ее плечах лежала шаль, коты спали. Она снова отвела меня на кухню и села в кресло, а я положил голову ей на колени и стал рассказывать. Я рассказал о том, как мы познакомились с Лаврентием, потому что о моей любви она уже знала и Лаврентий оставался недостающим фрагментом в общей картине моей жизни. Рассказал про нашу школьную жизнь с Ярославом, рассказал, что мы все втроем теперь живем вместе. Только, конечно, не рассказал, почему Ярослав теперь живет с нами и что за дело нас объединяет. Я все-таки не настолько романтичный идиот, чтобы вот так сходу всю подноготную девушке выкладывать.

Но я достаточно романтичный идиот, чтобы терять контроль, когда меня слушают. Когда меня слушают, я начинаю нести бред.

— Они меня предали, понимаешь? — начал я нести бред. — Предали и оставили в одиночестве, как деда, который не нужен внукам. И теперь я плачусь тебе, как дед, который не нужен своим внукам. Я для них отработанный материал.

Я перестал говорить, чтобы трагически вздохнуть. Воспользовавшись этим, заговорила уже Румани:

— Тебе не хватало Ярослава, поэтому ты нашёл лавра. Лавр — он как Ярослав, но удобнее. А теперь они сошлись, как две частицы одного целого. Ты дружил с одним и тем же человеком на протяжении всей своей жизни.

Характерами они и вправду походили друг на друга, как братья, хоть на первый взгляд отличались, как небо и земля. Нет, на самом деле они различались только тем, что Ярослав — болтливый деятель, а Лаврентий — тихий созерцатель.

— Я верил, что противоположности притягиваются. Почему им нравится тусоваться вместе? Я бы не смог прожить с копией себя, я бы его убил.

— Это потому, что как человек ты говно, — объяснила она.

Это я, в общем-то, уже знал.

Я усмехнулся.

— Ты ведь, наверное, в итоге назовёшь меня латентным геем.

— Но ты и есть латентный гей.

— А они?

— А они мне не жаловались, ничего сказать не могу.

Ходить к ней потихоньку становилось моей привычкой. В первый раз я рыдал навзрыд, положив голову к ней на колени. Во второй — рассуждал вслух обо всем на свете, исключая всего одну вещь.

— Ярослав командует Лавром, как хочет. Я бы ни за что не стал такое терпеть! Лавр вообще слишком многое прощает, никакого чувства собственного достоинства.

— А у тебя оно есть?

Я фыркнул.

— Конечно! И гордость есть. Никогда не прощаю тех, кто поступает со мной не соответствующе.

— И много у тебя близких?

Я задумался.

— Их не должно быть много. Друзья у меня есть.

— Да, но ты можешь назвать их близкими?

— Я их по-разному могу назвать, — хмыкнул я.

— Ага. Вот поэтому ты им и не нужен.

Это было больно. Ай.

Конечно, я им не нужен. Это очевидно. Но зачем об этом говорить вслух?

— Можно подумать, у тебя много друзей, которые в тебе нуждаются, — злобно выпалил я и тут же пожалел об этом.

До сих пор не знаю, почему она тогда не выставила меня за дверь. Вместо этого она легко усмехнулась, недолго подумала и сказала:

— Я верю, что где-то есть место, где меня не хватает. Именно меня, понимаешь?

Она ждала ответа, а я не мог ей ничего ответить. Я точно не верил, что меня где-то ждут. Поэтому я