— Прошу к столу, — медово предложил длинный и японяла, что беседовала с ним, такой голос ни с каким другим не спутаешь. —Как приятно видеть дочь нашего дорогого друга, — продолжил петь длинный, ая спросила:

— Вы тоже папин друг?

— Да-да, — энергично закивал он, а здоровякнахмурился, то ли соглашаясь с данным утверждением, то ли нет, и вдруг заявил:

— Это мой адвокат, Матюшин Богдан Семенович.

Богдан Семенович раскланялся и оба они уставились на Ритку.

— Вдова, — сказала она скромно. — Рада, чтовы нас посетили, — добавила она немного невпопад, потому чторазволновалась. Ритка всегда волновалась, стоило ей вспомнить моего родителя, апри посторонних ей просто удержу не было, вот и сейчас она промокнула глазаплаточком и закончила:

— Мой дорогой покойный муж очень много о васрассказывал.

— Что рассказывал? — насторожился здоровяк, вопроспоставил Ритку в тупик, уверена, о Севрюгине она услышала сегодня впервые, папабыл не любителем поговорить, а друзей у него сроду не было, если не считатьдяди Вити, с которым они долгие годы работали бок о бок и которого папанеизменно называл аферистом и жуликом. Но данное обстоятельство Ритку несмутило, она смогла с честью выйти из положения.

— Много хорошего, — ответила она лаконично.Здоровяк подумал и согласно кивнул.

— Позвольте выразить соболезнования, — принялсяжурчать Богдан Семенович, ухватил Ритку за руку и легонько сжал ее.

— Благодарю. В эту трудную минуту, когда мы осталисьбез горячо любимого папы и супруга, и буквально без средств к существованию,забота его друзей для нас особенно ценна.

Оба папиных друга переглянулись, а я ухватила Севрюгина заруку, встряхнула ее и сказала:

— Я вас вспомнила, вы мне лошадку подарили на деньрождения. Я ее до сих пор храню.

— Лошадку? — обалдел он и тут же добавил:

— Да-да, конечно, лошадку.

Что тут скажешь, форменный жулик. Мы сели за стол и БогданСеменович принялся нас угощать.

— Расскажите о постигшем нас несчастье, — попросилон, когда мы помянули папу. — Как скончался наш друг? Долгаяпродолжительная болезнь?

— Нет, — скорбно покачала головой вдова. —Сгорел. Можно сказать, мгновенно. — И с чувством поведала о папинойкончине.

Севрюгин внимательно слушал. Маленькие, глубоко посаженныеглазки слегка посверкивали, недоверчиво и сердито.

— В закрытом гробу хоронили? — спросил он весьмазаинтересованно. — Выходит, никакой гарантии, что он там?

Богдан Сменович робко кашлянул, а Севрюгин насупился, Риткачуть приоткрыла рот и так посидела с минуту, после чего в глубинах ее сознаниявызрел вопрос:

— Вы думаете, нам кого-то подсунули? О, Господи… то-томне так тревожно. И папа дважды являлся, вроде как не в себе и ругал меня начем свет стоит. А за что, спрашивается? Похороны были на высшем уровне, венки ипрочая атрибутика стильная, на мне костюм за полторы тысячи баксов, специальнозаказывала, папа должен быть доволен… Конечно, если эти жулики положили то, чтоу них под рукой оказалось, тогда папино возмущение понятно: на кого попалотакие деньги выкинули. Папа не одобрял пустые траты… Но если нам подсунуличужого, то где же папа? Лежит неприбранный и на злится меня… Маня, мы срочнодолжны решить этот вопрос, — повернулась она ко мне и наконец-тозаткнулась.

— Папа прибыл из-за границы, — напомнила я, —там у них порядок и если в бумаге стоит папино имя, значит его и положили.

— Чего ж он тогда ругался? — усомнилась Ритка.

— Может ему твои стильные венки не понравились. Иликостюм. Папа был консервативен, а у тебя вырез до самого пупка.

Тут Богдан Семенович кашлянул и мы разом обратили к немусвои взоры.

— Э-э… вы упомянули, что наш дорогой друг оставил васбез средств. Как прикажете это понимать?

— Буквально, — вздохнула Ритка и принялась долго иподробно расписывать наши лишения.

Севрюгин слушал, нервно шевеля руками. Выглядели они, егоруки к слову сказать, забавно. Короткие, широкие ладони, сплошь покрытыетатуировкой. Здесь были гирлянды каких-то экзотических растений, имя Гена,кинжал, еще буквы, которые никак не складывались в слова, и как апофеоз — черепс костями на безымянном пальце. Что-то подсказывало мне, что Геннадий Петровичпрошел суровую жизненную школу.

Ручки Богдана Семеновича напротив были тонки, белы икостлявы, а глазки постоянно слезились. Сначала я думала, что он так убиваетсяпо нашему папе, потом поняла, это какая-то болезнь, вроде конъюнктивита.

Ритка, закончив рассказ о нашей бедности, схватила папиныхдрузей за руки и поинтересовалась:

— А вы женаты? — Взгляд ее метнулся от Севрюгина кБогдану и вновь вернулся к Севрюгину. Тот крякнул и попытался выдернуть руку ,но не тут то было, Ритка держала ее насмерть.

— Я вдовец, — сообщил Богдан Семенович, —имею на иждивении троих детей, престарелую мать и сестру-инвалида.

Ритка сразу выпустила его руку.

— Я не женат, — с трудом выговорил Севрюгин иРитка вцепилась в его ладонь обеими руками.

— Вам надо жениться, — твердо заявила она. —Только в браке мужчина может ощущать себя полноценным человеком. Без женскойзаботы, внимания, без ласки, наконец, мужчина чахнет… Что-то мне ваш цвет лицане нравится. Вас печень не беспокоит? Надо показаться врачу, но главное —диета. Правильное питание — основа здоровья.

— Я прекрасно себя чувствую, — рассердилсяСеврюгин.

— Вот и мой дорогой супруг говорил точно так же, —не без язвительности заметила Ритка, — а теперь мы собрались к нему накладбище.

— Да, кстати, нам пора ехать, — напомнила я,мужчины с готовностью поднялись, Богдан расплатился за угощение, мы вышли наулицу в сопровождении молодого человека, который дежурил возле двери, и тутвыяснилось, что «мерседес» возле ресторана Севрюгинский. Меня это не удивило, нона Ритку произвело впечатление.

— Это ваш? — спросила она нервно. —Шестисотый? Салон кожаный, кондиционер… — Она скороговоркой перечисляла вседостоинства машины, а Севрюгин согласно кивал. Во взгляде его сначала появилосьудивление, затем потрясение, а закончилось все восхищением.

— Вы хорошо в этом разбираетесь, — заметил он,когда Ритка, наконец, умолкла.