— Вид у тебя отсутствующий. Наш долг перед покойнымотыскать эти деньги.

Папа в гробу перевернется, если их найдет кто-то другой.

— Это уж точно, — не смогла не согласиться я, знаяпапин характер.

— Я приготовлю тебе завтрак, — заторопиласьРитка. — А ты пока собирайся.

Позавтракать мы успели, но с поездкой на дачу вышла заминка.Сначала Ритка позвонила возлюбленному на мобильный, Севка был занят важнымиделами (какими, не уточнил), но к обеду обещал вернуться.

— Аферист, — буркнула Ритка, бросив трубку. Неуспела я с этим согласиться, как раздался телефонный звонок и мужской голосвежливо осведомился, может ли он поговорить со мной.

— Пожалуйста, — великодушно согласилась я.

— Я давний друг вашего отца, упокой Господь его душу,долгое время отсутствовал, вернулся только вчера и узнал скорбную весть.

— Да, — придав голосу задушевности, согласиласья. — Это для нас невосполнимая потеря.

— Именно так, — заверили на том концепровода. — Манечка… вы позволите вас так называть? Я помню время, когда высидели на моих коленях, прелестный ребенок, папа ласково называл вас Манечкой…— Он тяжко вздохнул, а я шмыгнула носом, сразу почувствовав себя сиротой.Ритка, припав ухом к трубке с другой стороны, сжала мне руку и прошепталасквозь слезы:

— Крепись…

И я, окрепнув духом рядом с родным плечом, смогла ответить:

— Спасибо вам за добрые слова…

— Маня, — кашлянув, продолжил мужчина, — я быхотел посетить могилу моего дорогого друга. Вы не могли бы уделить мне два часасвоего времени?

— Конечно, — живо откликнулась я. — Я судовольствием отвезу вас на кладбище, то есть я хотела сказать…

— Да-да, я понял. Извините, я так и не представился.Севрюгин Геннадий Петрович, можно просто дядя Гена.

— Очень приятно.

— Судя по всему, вы меня не помните, — заметил онс печалью.

— Извините, — не нашлась я что ответить, но онсделал весьма оптимистичное заключение:

— Я уверен, мы подружимся. Дочь моего любимого другавсе равно что моя собственная дочь.

— Дядя Гена… — хмыкнула Ритка, когда я простилась сСеврюгиным. — Тебе не кажется его появление подозрительным?

— Мы собирались на дачу, — напомнила я.

Дача находилась в двадцати пяти километрах от города, втихом живописном месте. Двухэтажный бревенчатый дом стоял на берегу пруда,окруженный высоким забором. Когда папина душа жаждала покоя и тишины, онотправлялся сюда. Но теперь покоем здесь не пахло.

Надо заметить, мы с Риткой интереса к даче не испытывали,будучи сугубо городскими жителями, и после папиной смерти сюда не заглядывали.Однако, кто-то дачу вниманием не обошел. Это стало ясно, как только мы въехалив ворота.

Симпатичная лужайка перед домом выглядела так, точно здесьпроводились военные учения. Комья земли, воронки и нечто подозрительнонапоминающее траншеи.

Мраморные плитки подняты и свалены возле дома. Кусты,вырванные из земли, приказали долго жить. Ритка, вдруг заголосив, кинулась задом, где папа разбил сад, вскоре оттуда раздались душераздирающие стоны. Ссомнением оглядев ландшафт, я отправилась в сад, где Ритка, стоя на коленяхперед ямкой, лила горькие слезы. В двух шагах от нее лежал засохший прутик,когда-то бывший саженцем яблони. Увиденное в саду меня уже не удивляло — всевыглядело точно так, как на лужайке перед домом.

— Нас ограбили, — подняв ко мне заплаканное лицо,сообщила Ритка. — Неужто Севка подлец?

— Тут работы для целой бригады и на неделю, какминимум, — заметила я, еще раз оглядываясь.

— Но если не Севка, то кто? — перепугалась Ритка,поспешно поднимаясь. Я дипломатично пожала плечами. — Ты думаешь, кто-тоиз совершенно чужих нам людей?

Лучше бы это был Севка, за ним хоть проследить можно, а еслимы даже не знаем этих мерзавцев… Нас ограбили, — закончила онагорько. — Я почти уверена, папа спрятал деньги под яблоней, недаром оназасохла.

— Пойдем-ка в дом, — предложила я, потому чтостоять в саду среди земляных гор, канав и погибших растений представлялось мнедовольно глупым.

Но дом тоже нас не порадовал. Дверь была заперта лишь назадвижку, замки сломаны, причем безжалостно. Мебель можно было смело выбросить,стеновые панели сняты, камин разобран, полы вскрыты.

— Что ты на это скажешь? — нахмурилась Ритка,оглядываясь.

— Повеселились на славу, — присвистнула я. —Вот придурки.

— Если что-то нашли, не такие уж и придурки, —заметила мачеха.

— Придурки, — сказала я убежденно. — Папаничего не стал бы прятать в стенах, каминах и стульях. И в земле бы тоже нестал. Так что старались они напрасно.

— Так где папа их спрятал по-твоему? — с надеждойспросила Ритка.

— Там, где при конфискации их не найдут.

— А где не ищут? — не поняла она. — я толькопожала плечами.

— Вызывай ментов, дача застрахована, нам должны за этотпогром деньги.

— Деньги нам нужны, — согласно закивала Ритка,набирая номер.

Оставив мачеху разбираться с милицией, я на маршруткевернулась в город, наконец-то забрала свою машину и поехала домой, размышляя,следует ли позвонить Севрюгину или отложить звонок на завтра.

Хотя время близилось к обеду, Севки дома не оказалось, чтоменя вовсе не огорчило. Я включила чайник и тут в дверь позвонили. Распахнув еепосле третьего звонка, я обнаружила на пороге двух здоровяков такой колоритнойвнешности, что при взгляде на них зубы сводило. Папа, будучи жив, неустанноповторял: «прежде чем открыть дверь, смотри в глазок». Не пошла мне на пользуродительская наука, о чем я скоренько пожалела.

Итак, два типа стояли на моем пороге. Первый был широк,серьезен, со шрамом на лбу, венчиком светлых волос и руками-кувалдами, которыесцепил внизу живота. Ноги на ширине плеч, брюки свободного покроя, рубашканавыпуск. На любое предложение, которое могло поступить от типа подобнойкомплекции, хотелось радостно ответить «конечно, с удовольствием».