в котором гротескно изображаемый католицизм перегружен христианской символикой, ну а в дружине князя Александра Ярославича ее немного; тут все по Василию Ключевскому: народное восточное христианство Руси побеждает жесткий институциональный римский католицизм, оставляющий после себя либо пустыню, любо разные синкретические верования, что Сергей Эйзенштейн наблюдал и изучал в Мексике. Хотя в «Александре Невском» раскрывается все тот же извечный библейский сюжет: борьба Давида с Голиафом, где Давидом выступает благочестивый князь истекающей кровью Руси, а Голиафом – бездушная обобщенная римско-католическая система, олицетворяемая никак не меньше, чем Папой Римским (кстати, здесь присутствуют и сокровенные аллюзии на систему советского вождизма, подвергшего Россию своеобразной внутренней оккупации). Есть данные, что при работе над кинополотном Александр Невский Сергей Эйзенштейн и сценарист Петр Павленко пользовались монументальным исследованием графа Дмитрия Толстого «Римский католицизм в России» (Санкт-Петербург, 1876). Отсюда и следует понимать антирелигиозные зарисовки Сергея Эйзенштейна только в качестве защитной скорлупы художника, желавшего показаться «своим» в рядах атеистической советской номенклатуры и таковой же советской творческой интеллигенции: к признанию, почестям и благам быстро привыкают, а лишаться их всегда тяжко.

Впрочем, и обращение Сергея Эйзенштейна к библейской тематике произошло весьма оригинальным образом. Речь идет о кинофильме «Бежин луг», снятом режиссером по сценарию Александра Ржешевского. Его формальной канвой послужила история пионера Павлика Морозова, донесшего на своего отца-кулака и за это поплатившегося жизнью 3 сентября 1932 года. Сергей Эйзенштейн взялся за оный сюжет, поскольку усмотрел в нем библейскую историю о Давиде и его третьем сыне Авессаломе от Маахи, дочери Фалмая, царя Гессура. Авессалом восстал против своего отца помазанника Божия Давида, был разбит им и убит. Здесь опять аллюзия на святого благоверного великого князя Александра Невского, нового Давида, убившего Голиафа-Авессалома, представлявшего агрессивный римский католицизм, узурпировавший в ту пору духовную и светскую власть в Западной Европе. Но советская кинокритика совершенно точно вскрыла теологический подтекст «Бежина луга», и на мастера посыпались обвинения со стороны кинокритики и идеологической цензуры: Главное управление кинопромышленности приостановило съемки, обвинив авторов в мистицизме, в библейской форме, в «чертах извечности», «обреченности», «святости», а уже осуществленный материал оказался забракованным. Это случилось в марте 1937 года, когда по стране разворачивался большой террор. По словам режиссера, ему не хватило всего одиннадцати дней до полного завершения картины, съемки которой начались в 1935 году. К слову, дирекция «Мосфильма» намеревалась возобновить работу над фильмом по другому сценарию Исаака Бабеля, но приказом по Главному управлению кинематографии работы по постановке фильма «Бежин луг» были окончательно остановлены «по причине формализма и усложненности языка картины» (по другим сведениям, приказ вышел от 7 марта 1937 года с формулировкой «ввиду ее антихудожественности и явной политической несостоятельности»). Режиссеру пришлось написать статью «Ошибки “Бежина луга”». Статья увидела свет 17 апреля того же года в газете «Советское искусство», в которой за два с половиной месяца до этого его работа в первоначальной версии называлась сопоставимой с «классическими произведениями искусства». В вышеупомянутой статье от 17 апреля Эйзенштейн, по выражению известного российского искусствоведа Неи Зоркой (1924–2006), «просил извинения за то, что он Эйзенштейн». Судьба картины сложилась трагически: каиново племя от Главного управления кинематографии лихо заметало свои седы. Единственный экземпляр «Бежина луга», по легенде, исчез во время Великой Отечественной войны, когда киностудия «Мосфильм» находилась в эвакуации. Однако монтажер фильма Эсфирь Тобак, сохранила срезки кадров, от фильма также осталось восемь метров кинопленки, режиссерский сценарий в двух вариантах, множество разработок, заметок и рисунков. В 1967 году научный сотрудник Госфильмофонда Наум Клейман и режиссер Сергей Юткевич смонтировали по срезкам «Бежина луга» фотофильм, восстановив ход событий и главные эпизоды первого и второго вариантов кинокартины. Не исключено, что единственный экземпляр этого творения Сергея Эйзенштейна осел в одной из частных коллекций России или за рубежом.

Но пролог к «Александру Невскому» был положен, а Сергею Эйзенштейну удалось избежать обрушившихся на страну политических репрессий. К тому же, в это время уже наметился поворот в сторону положительной переоценки таких государственных деятелей отечественной истории, как Александр Невский, Дмитрий Донской, Петр Великий, генералиссимус Суворов, фельдмаршал Голенищев-Кутузов, адмиралы Ушаков и Нахимов. Здесь опять же важно свидетельство Вячеслава Всеволодовича Иванова о том, что на протяжении своей недолгой жизни великий режиссер всегда относился к великому князю Александру Невскому как к святому: сказывалось воспитание бабушки Ираиды Конецкой, участие его с ней в длительных пасхальных и рождественских службах в соборе Александро-Невской лавры в том числе в литургиях преждеосвященных даров, святых Василия Великого и Иоанна Златоуста; «кадетское» воспитание никак не отпускало классика советского кино и навевало на него ностальгические состояния, что он переживал, еще находясь в рядах Ордена московских тамплиеров Аполлона Карелина: римско-католическая церковь с нечестивым королем Филиппом Красивым казнили Великого магистра Ордена Храма Якова де Моле, тогда как больше чем за полвека до этого события восточно-христианский русский князь сумел одолеть безжалостный каток тоталитарной химеры римского католицизма, удержав Русь в рамках библейского христианства, не дав заразить русскую церковь униатской латинизацией с ее ересями, нововведениями, суевериями и заблуждениями. Отсюда с детства воцерковленному Сергею Эйзенштейну был чужд римский католицизм, с коим он хорошо познакомился в Мексике, всегда покушавшийся в суровую годину отечества на душу греко-русского православия, и его безусловным героем стал русский Давид – Александр Невский, святой его детства и отрочества. Так проявилась волевая линия режиссера от «Бежина луга» (Давид-Авессалом) до будущего киношедевра «Александр Невский» (Давид и Голиаф). Но дальше, мечтая о кинематографическом воплощении образа великого святого благоверного князя Александра Невского, когда желание и волевое усилие слиты воедино, режиссер даже прибегает к невольному лукавству или тактической хитрости, о чем вспоминает Наум Клейман: «Есть рассказ Михаила Ромма о том, как Эйзенштейн, встретив его, спросил, какой сценарий он бы выбрал. Ромм ответил, что, конечно, «Минина и Пожарского»: всё-таки XVII век, известно, как люди выглядели и что там происходило. А что известно об эпохе Невского?! “Вот поэтому, – ответил Эйзенштейн, – мне и надо брать «Александра Невского». Как я сделаю, так оно и будет”» (Клейман Н. И. Александр Невский. Arzamas).

Советский орден Александра Невского, учрежденный в 1942 году. На нем изображен актер Николай Черкасов

И хотя замысел создания фильма об Александре Невском еще сокровенно вынашивался Сергеем Эйзенштейном после знакомства с римским католицизмом за рубежом, в частности, в Мексике, и уже более открыто во время работы над «Бежиным лугом», но сегодня мало кто знает, что фильм «Александр Невский» явился художественным ответом на дорогостоящий немецкий фильм «Триумф воли», снятый по заказу Адольфа Гитлера режиссером