который ему указала Анна, положил туда свои вещи и сел на прибитый, порядком свалявшийся, но всё же чистый и сухой соломенный матрас.

Ужин тоже был по-семейному добрый. Исидор травил байки, которые подслушал на рынке с утра, Анна часто тихонько пела и улыбалась, а Розмари подавала всем еду за столом. Фауст мало что о себе рассказал, как бы ни пытались музыканты выяснить интересные подробности. Он назвался жителем Пестовки, пожаловался, что друзья его идут с других деревень и опоздают на ярмарку, и посетовал, что совершенно не умеет ни петь, ни играть на инструментах. Старшие тем рассказом удовлетворились и вскоре после трапезы отправились спать. Исидор, действительно, лёг рядом с тем углом, который выделили Фаусту.

– Вы родные все? – спросил парень, когда девица-гусляр принялась укладывать остатки еды обратно в мешок. Она подняла на него глаза и покачала головой.

– Исидор с Анной не женаты, но давно уж вместе. А я им не родная. Осталась сиротой в детстве, а они подобрали, – она пожала плечами. – Но мы все здешние, даже жили когда-то недалеко отсюда.

– Вон оно что, – протянул он. – Выходит, музыка – вся твоя жизнь?

Розмари улыбнулась чуть лукаво.

– Мне сложно жаловаться, – она отложила мешок и посмотрела ему в глаза. – Нас любит народ, нам рады везде. Я иногда грущу, конечно, о том, что вряд ли когда выйду замуж за какого-нибудь купца-богатея, – она хихикнула, прикрыв рот ладонью, – но мне никто не мешает перед ним выступить и взять его деньги честным трудом. А ты? В деревне-то, наверное, особо фокусами не заработаешь.

Фауст вздохнул. Раз уж начал притворяться, так иди до конца.

– У семьи мельница. Я по ярмаркам только не в сезон хожу, а то дома скучно сидеть.

Девица, улыбнувшись, кивнула. Видимо, такой ответ полностью вписался в её картину мира. Они продолжали говорить до самого рассвета: Розмари рассказывала про праздники в столице, про то, как они как-то раз ездили в соседнее княжество, а однажды здесь проехала семья самого святейшего князя-императора, так всех прочих артистов погнали прочь с рынка, а им втроём позволили остаться. Фауст вторил ей не менее захватывающими рассказами, половина из которых, впрочем, оказалась небылицами. Он рассказал про свадьбу (умолчав о трагичном её завершении), наплёл ей, что именно его мать поставляет муку для столичных пекарей, а ещё заговорческим шёпотом поведал про чудеса, которые видел в храмах Фрахейна, когда как-то раз загулял туда в летние праздники. Наивная девчушка с восторгом слушала его бред, то и дело закрывая рот руками во вздохах удивления и не сводя с него восхищённых глаз. Парню даже стыдно было немного: она ж, похоже, редко слышит хоть кого-то, кроме своих приёмных родителей, потому и принимает все его небылицы за чистую монету.

– Слушай, – Розмари зевнула и потянулась, – я лягу, наверное. Завтра не вставать рано, но уже вон светло, – она кивнула на оконце под потолком, из которого пробивали первые солнечные лучи. – С тобой так интересно, – тихо добавила она, чуть покраснев, – останься на подольше, а?

– Останусь, – игриво улыбнулся Фауст, – если ты мне завтра город покажешь.

– Договорились, – легко согласилась девушка, – сразу с утра пойдём, хорошо? – она подобралась поближе, неловко чмокнула его в щёку и пробежала к своей лежанке по другую сторону от Анны. Юноша довольно улыбнулся и отправился в свой уголок. Пояс он снял, а вот рубаху решил оставить, чтоб не объяснять приютившим его добрякам происхождение синяка. После прошлой бессонной ночи и долгой дороги уснул он практически мгновенно, и на этот раз ему не мешали ни солнечные лучи, ни крики на улице.

***

Розмари не обманула – сразу после подъёма и завтрака она за руки потащила его наверх. С утра народу было ещё больше, чем ночью: на иных улицах и места свободного не было. Все куда-то спешили, суетились, под ногами сновали маленькие дети, а от уличных торговцев и вовсе было не протолкнуться. Всадников не было, а вот рабочих людей и носильщиков с ослами хоть отбавляй. Один раз им на улицах даже встретились фрахейские купцы – смуглые, высокие и кудрявые, с орлиными носами, в длинных ярких рубахах и с покрытыми головами. Один из них вёл навьюченного странного зверя, похожего на какую-то кривую лошадь с плоской мордой и горбатой спиной. Настал черёд Фауста удивляться – его провожатая рассказывала про здания и улицы вокруг, шёпотом представляла встречных богатеев и торговцев, а он смотрел на окружающее едва ли не с раскрытым ртом. Дважды они заходили куда-то отдохнуть и перекусить: в родном городе мастер назвал бы это чайными. Но в первом месте смуглый чернявый повар подал неизвестный ему горький напиток густого тёмного цвета в маленькой смешной чашке, от которого сначала лицо перекосилось из-за терпкого насыщенного вкуса, а после сердце забилось быстро-быстро и кровь прилила к голове. А во второй полуподвальной комнатушке вместо чая разливали какие-то травяные отвары с запахом мяты, разбавленные молоком и мёдом. Они дошли до рынка и прогулялись по площади (Фауст, признаться, просто разыскивал знакомый шатёр); добрались до речки, где несколько женщин стирали постельное; обошли те самые казармы, полюбовавшись на построение пехотинцев и конных воинов. Рядом с управой им встретился богато одетый аркинец, чьё лицо Фаусту показалось смутно знакомым. Впрочем, не ему одному: внезапно обнаруженный земляк долго, чуть прищурившись, смотрел в глаза парню, пока наконец не расслабился и не отвернулся. Хорошо, что с чужой одеждой он всё-таки меньше был похож на себя. Вот было бы неловко, если б его узнали прямо в центре чужого города!

Гуляли они до самого заката. Едва начало смеркаться, девушка забеспокоилась: надобно было возвращаться обратно и собираться на традиционный ежевечерний концерт. Фауст сопротивляться не стал: каждый следующий шаг давался ему всё тяжелее, уставшее больное тело уже давно требовало отдыха. Но теперь он, по крайней мере, примерно представлял устройство города, и смог бы добраться до самых интересных мест в одиночку. На выступление музыкантов он не пошёл: нужно было подготовиться к завтрашней ярмарке, а делать это при них ему не хотелось. Поэтому, оставшись в одиночестве в подвале, мастер принялся наводить порядок в инструментах, писать в своём дневнике очерёдность номеров и подсчитывать остатки свечей. По его расчётам, на выступление всего должно было хватить, а после останутся только дымовухи да ингредиенты: порох, свинцовый уксус, купоросное масло и