услышал я сквозь клубящийся в голове дурман мужской голос, и к нам с валькирией подошел совершенно обнаженный воин с полуодетой воительницей. Рыжая красавица, продолжая обнимать своего кавалера, с улыбкой запустила руку мне под ремень брюк, и теперь мне почему-то это не показалось чем-то неуместным.

Наоборот, мне стало радостно, как самому последнему идиоту.

Реальность окончательно поплыла.

Помню, как эти двое раздевали меня. Потом я видел лицо Деметры. С грудью не меньше третьего размера. Не знаю, где именно была подстава, с лицом или размером груди. Но мне в тот момент это было неважно. Так же меня ничуть не смущало, что Деметра была вроде как впереди, но при этом кто-то целовал мою спину сзади, а сбоку доносились сладостные стоны еще какой-то женщины…

В общем, Кронос был прав.

То, что происходило в Вальхалле, я бы не решился пересказать даже себе самому.

Когда дымок рассеялся, дурман в голове постепенно начал выветриваться.

Более-менее очухавшись, я обнаружил, что у меня на груди спит Рыжий. В качестве надежды на оправдание справа и слева от нас дремали утомленные валькирии.

Я поспешно отвел глаза и нервно спихнул с себя Рыжего.

Тот что-то проурчал сквозь сон, повернулся на другой бок и положил свою голову на грудь девице.

Приподнявшись на локте, чуть поодаль я увидел Нику, свернувшуюся калачиком под боком у Деметры. И раскинувшегося звездочкой Кроноса, на котором спал какой-то молодой воин и красавица воительница с мускулистым телом и длинными косами.

Но больше всего меня поразил Оракул, спавший прямо промеж раскинутых паучьих лапок Арахны…

Содрогнувшись, я снова опустил глаза.

Забыть все нафиг.

Просто забыть и не вспоминать!

Пихнув локтем Рыжего, я прошипел ему на ухо:

— Поднимайся давай.

И на четвереньках пополз будить Кроноса.

Тот очнулся мгновенно. Без малейшего смущения выбрался из-под сладкой парочки и дотянулся ногой до голой задницы Оракула, в то время как я лихорадочно искал свои штаны.

Постепенно наша доблестная гвардия по цепочке начала поднимать друг дружку. Все ползали, стараясь производить как можно меньше шума, прятали глаза и пылали непроходящим румянцем отчаянного стыда. Собирали одежду, какая попадется под руку, натягивали на себя и вопросительно озирались по сторонам — не смеются ли и не осуждают ли другие. За чужие шмотки, или, не дай бог, за что-нибудь еще.

— Валить пора, — бормотал Кронос. — Пока все остальные не проснулись…

— Одеться бы, — простонал Рыжий. — Рубахи нет…

— Мне бы твои печали, — вздохнул наш великий проводник. — Я вот штанов на свою жопу подобрать не могу. Но я уж лучше с голой жопой уйду, чем одетый здесь останусь. Главное — оружие не забудьте.

— Раз уж мы тут про штаны, никто моих не видел?.. — спросил я.

— Да нахрен они тебе сдались, надень любые, — не выдержал Кронос.

— Мне не нужны чужие, мне нужны мои, — огрызнулся я. — У меня же не просто какие-то портки, а штаны стратегического значения! Там в кармане — хухлик.

Кронос тихо выругался.

— И то верно. Так, давайте-ка все поищем стратегические штаны Дани…

— Нашел, — прошептал Графыч. — И кстати… Твои тоже здесь. В одной куче. Почему-то…

— Еще один похожий вопрос, и я обеспечу тебе сотрясение дедуктивных способностей и освежу провалы в памяти, — мрачно предупредил Графыча титан. Он забрал из рук Эрика свою одежду. — Давайте уже уходить отсюда, пока у них раунд красного дымка не настал, — проговорил Кронос, спешно одеваясь.

— А он что означает? — спросил я, направившись навстречу Графычу.

— Рубилово стенка на стенку, — пояснил титан. — Но им-то хорошо, они все и так уже мертвые. А вот вы пока еще нет. Так что побыстрей давайте, и главное — тихо, как мыши.

Получив свои штаны, я быстро обшарил карманы и облегченно вздохнул — бутылка с чертенком была на месте.

Я принялся спешно натягивать штаны, стараясь не смотреть ни на кого из товарищей. И, как назло, в памяти одна за другой начали оживать обрывочные картины недавней оргии. Я морщился, но картинки все равно продолжали лезть, как тараканы из щелей после дихлофоса.

Граждане! Со всей ответственностью заявляю: никогда и ни за что не дышите непонятными дымками, не пейте невнятных настоек и не жрите неведомых грибов, как бы томно они на вас не смотрели! Последствия могут быть чудовищными! По крайней мере, если вы уже не в Вальхалле, не древний скандинав по рождению и не лишены стыда.

А тут еще и полупьяная Арахна как брякнет в голос:

— Оракульчик, понеси меня на ручках? А то ножки заплетаются и никуда не идут.

Оракул дернулся так, будто его двести двадцать шандарахнули.

Все напряженно замерли.

«Хоть бы не проснулись, хоть бы не проснулись», — как мантру, мысленно повторял я, присматриваясь к развалившимся в разных позах обитателям Вальхаллы.

Но те спали, как убитые.

— Ну Оракульчик, пожалуйста! Если хочешь, я маленькой стану… — капризно протянула Арахна.

— Да тише ты!..

Он заткнул ей рот, боязливо покосившись на нас — весь пунцовый, как спелый помидор.

— Сумел завалить, сумей и на плечи взвалить, — сурово констатировал Кронос.

— Да понял я, — пробормотал Оракул.

В итоге Арахна так толком и не уменьшилась, и бедному всезнающему протобогу в человеческой оболочке пришлось взвалить паучиху себе на спину. Та нежно обхватила его лапами и положила голову ему на плечо, примяв себе щеку, отчего верхняя губа смешно оттопырилась, как у спящего ребенка.

Так мы и уходили — Кронос и я — в одних только штанах. Рыжий — в какой-то викингской амуниции. Ника — в исподней женской рубашке до колен. Оракул — в какой-то невнятной фуфайке, подштанниках и сапогах. Деметра — в подтянутых чуть ли не до подмышек мужских штанах и рубашке такого размера, что из горловины постоянно вываливалось ее плечо. Арахна, как всегда, была совершенно голой.

И вся эта доблестная армия была вооружена окровавленными боевыми топорами и мечами.

Хотя в таком облике мы и без оружия сразили бы кого хочешь. Хохотом. С последующим инфарктом миокарда от избытка чувств.

И только Графыч был в своей одежде, как ни в чем не бывало.

Осторожно перешагивая через валявшихся вповалку мужчин и женщин, мы двинулись следом за Кроносом вдоль стола — до тех пор, пока на полу не показался черный кованый люк.

— Щас будет громко, но это уже