– Не стоит, сэр. После стука последовала тишина, а потом я совершенно ясно услышал громкий голос мистера Леверсона, который произнес: «Боже мой!», «Боже мой!» – он именно так и сказал, сэр.

Настроение Парсонса сменилось с полного нежелания что-то рассказывать на наслаждение своим собственным повествованием. В своих мыслях он видел себя отличным рассказчиком. Пуаро подыграл ему.

– Mon Dieu[51], – произнес он, – трудно представить себе, что вы пережили в этот момент!

– Да, сэр, вот именно, – сказал Парсонс. – Вы всё верно говорите. Хотя в тот момент я не обратил на это внимания. Правда, мне пришло в голову посмотреть, всё ли там в порядке, и я подумал, не лучше ли мне будет подняться… Я решил включить свет и по дороге, к несчастью, споткнулся о стул. Потом открыл дверь, прошел через людскую и открыл еще одну дверь, в коридор. Черная лестница идет оттуда на второй этаж, и, остановившись у ее основания, я заколебался… Как раз в этот момент до меня сверху донесся веселый, дружелюбный голос мистера Леверсона. «К счастью, никто не пострадал, – сказал он. – Спокойной ночи». А потом, посвистывая, прошел по коридору к своей комнате. Естественно, я сразу же вернулся в кровать. Что-то там перевернули, вот и всё. Скажите мне, сэр, как я должен был подумать, что сэр Рубен убит, если мистер Леверсон пожелал ему спокойной ночи и все такое?…

– А вы уверены, что слышали голос именно мистера Леверсона?

Парсонс с сожалением посмотрел на бельгийца, и Пуаро понял, что слуга будет стоять на своем независимо от того, прав он или нет.

– Вы хотите спросить что-то еще, сэр?

– Только одно, – ответил сыщик. – Вам нравится мистер Леверсон?

– Простите, сэр?

– Вопрос очень простой. Вам нравится мистер Леверсон?

Удивившийся было Парсонс теперь был явно сконфужен.

– Общее мнение в людской, сэр… – начал он и замолчал.

– Конечно, – согласился Пуаро. – Пусть так, если вам будет от этого легче.

– Так вот, это мнение, сэр, за то, что мистер Леверсон – доброжелательный молодой джентльмен, но при этом, если мне будет позволено, не слишком умный, сэр.

– Вот как! – воскликнул детектив. – Вы можете представить себе, Парсонс, что, хотя я его никогда не видел, я тоже так думаю.

– Несомненно, сэр.

– А что вы думаете… прошу прощения, что людская думает о секретаре?

– Спокойный, рассудительный джентльмен. Старается держаться подальше от любых проблем.

– Vraiment[52], – вырвалось у Пуаро.

Дворецкий кашлянул.

– Ее светлость, сэр, – прошептал он, – бывает иногда слишком резка в своих суждениях.

– Значит, людская считает, что преступление совершил мистер Леверсон?

– Никто из нас не хотел бы так думать о мистере Леверсоне, – сказал Парсонс. – Мы… понимаете, мы думаем, что он на это просто не способен, сэр.

– Но ведь у него довольно несдержанный характер, или я ошибаюсь?

– Если вы хотите узнать, у кого самый несдержанный характер в этом доме… – начал Парсонс, подходя на шаг.

Пуаро поднял руку.

– Нет! Я не должен спрашивать об этом, – мягко произнес он. – Лучше я спрошу: «А у кого в доме самый лучший характер?»

У Парсонса отвалилась челюсть.

Пуаро не стал больше тратить на него время. Любезно откланявшись – а он всегда вел себя в высшей степени любезно, – детектив вышел из комнаты и направился в большой квадратный холл усадьбы. Здесь он, задумавшись, остановился на пару минут, а потом, услышав едва заметный шум, склонил набок голову – на манер бойкой малиновки – и бесшумно подошел к одной из дверей, выходивших из холла.

Остановившись в дверном проеме, детектив заглянул в небольшую комнату, обставленную как библиотека. В дальнем ее конце, за большим письменным столом, сидел бледный молодой человек и что-то быстро писал. У него были срезанный подбородок и пенсне на носу.

Несколько минут Пуаро молча наблюдал за ним, а потом нарушил тишину неестественным театральным кашлем.

– Кхе-кхе!

Молодой человек за столом прекратил свое занятие и повернул голову. Он не сильно испугался, но, когда увидел фигуру сыщика, на его лице появилось недоуменное выражение.

Пуаро вошел, слегка поклонившись.

– Я имею честь говорить с мистером Трефьюзисом, не так ли? А меня зовут Пуаро, Эркюль Пуаро. Возможно, вы слышали обо мне.

– Ах, ну да… конечно, – ответил молодой человек.

Детектив окинул его внимательным взглядом.

Оуэну Трефьюзису было около тридцати трех лет, и детектив мгновенно понял, почему никто не собирался принимать обвинение леди Астуэлл всерьез. Мистер Оуэн Трефьюзис был слегка чопорным, правильным молодым человеком, удивительно смирным – то есть относился именно к тому типу людей, которые чаще всего подвергаются разного рода издевательствам. И можно было быть уверенным, что он ни разу не высказал своего возмущения по этому поводу.

– Вас, конечно, пригласила леди Астуэлл, – сказал секретарь. – Она упоминала об этом. Я могу быть вам чем-то полезен?

Он был вежлив, но в меру. Пуаро сел на предложенный стул и негромко спросил:

– Леди Астуэлл не делилась с вами своими предположениями и подозрениями?

Оуэн Трефьюзис слегка улыбнулся.

– Если речь об этом, то я уверен, что она подозревает меня. Это абсурд, но от него никуда не денешься. С тех пор она со мной едва разговаривает, а когда я прохожу мимо, буквально старается слиться со стеной.

У него были абсолютно естественные манеры, и в его голосе слышалось скорее удивление, чем осуждение.

Пуаро кивнул с видом абсолютного доверия.

– Строго между нами, – пояснил он, – то же самое она сказала и мне. Я не стал спорить – я вообще взял за правило никогда не спорить со слишком уверенными в себе дамами. Вы же понимаете – это просто потеря времени.

– Без сомнения.

– Я говорил: «Конечно, миледи… как вы правы, миледи… именно так, миледи». Эти слова, они ничего не значат, но успокаивают. Я проведу свое расследование, хотя кажется, что никто, кроме мистера Леверсона, не имел возможности совершить это преступление. Но невозможные вещи случались и ранее.

– Я прекрасно понимаю вашу позицию, – согласился с ним секретарь. – Прошу вас, считайте меня в своем полном распоряжении.

– Bon[53]. Мы с вами поняли друг друга. А теперь расскажите мне, что происходило в тот вечер. Начните, пожалуй, с обеда.