Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Форма «макоронис» бывает причудливой: говорят, что некий молодой повар вылепил их в виде женского пупка, подсмотрев пупок жены своего хозяина, спавшей обнаженной…
– Замолчи! – воскликнул Филиппо. – Зачем ты нас искушаешь?
– Нет, правда, а что мы будем есть завтра? Опять ягоды? – вмешался Паоло. Он сел и обнял колени. – Я равнодушен к еде, но без нее мы долго не протянем. Сам Господь завещал нам питаться хлебом и вином, но у нас нет ни того, ни другого. Пришлет ли нам что-нибудь твоя мать, Франческо? А если не пришлет, что будем делать?
Франческо тоже поднялся с земли и с улыбкой сказал:
– Вы забыли, что говорил Иисус? «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?.. Итак не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом… Не заботьтесь о еде, питье и одежде, потому что душа не больше ли пищи, и тело одежды?»
– Святые слова, – перекрестился Филиппо. – В походе против неверных мы часто терпели голод и жажду, но превыше этого были наше рвение к Господу и желание сразиться за него.
– На голодный желудок много не навоюешь, – пробурчал Сабатино из-под рясы.
– Боже мой, какой ты несносный! – с досадой воскликнул Филиппо.
– Не ссорьтесь, братья, – Франческо положил одну руку на плечо Филиппо, а другую – на плечо Сабатино. – Завтра я пойду и добуду еды.
– Куда ты собрался? – спросил Паоло.
– Схожу в монастырь святого Верекундия, попрошу у монахов хлеба. Они не откажут тем, кто, подобно им, служит Господу, – ответил Франческо.
– Я пойду с тобой, – сказал Паоло.
– Нет, я пойду один, – покачал головой Франческо. – Мне легче будет просить у них, потому что они знают меня. Моя мать постоянно отправляла этому монастырю различные припасы, а порой одаривала деньгами. Монахи не откажут мне в хлебе, а по дороге я буду просить подаяние. Вот увидите, люди помогут нам. Людские души открыты для добра… А вы пока снова наберите ягод и кореньев и ждите моего возвращения. Потерпите немного.
– Дай Бог, чтобы все совершилось, как ты говоришь. Мы, конечно, потерпим, но так ли уж добры люди? Видел я их доброту, – мрачно произнес Паоло.
– Покайся, брат, и забудь о зле, которое тебе причинили, – мягко заметил ему Франческо. – Помни о Спасителе, принявшем неслыханные страдания за людей, но не переставшим любить их.
– Мы потерпим, – сказал Филиппо. – По мне лучше умереть от голода здесь, с образом Господа в душе и молитвой на устах, чем жить в греховном мире. Мы потерпим… Потерпим? – он толкнул Сабатино.
– Чем я хуже вас? – обиженно отозвался Сабатино, откинув рясу с лица. – Я потерплю.
– Спасибо вам, братья мои во Христе, – с глубоким чувством сказал Франческо. – Нет в мире крепче уз, чем узы духовного родства.
* * *
Утром, спустившись с горы, Франческо зашагал в сторону монастыря святого Верекундия. Идти босиком по острым камням было неудобно; вдобавок Франческо распорол левую ногу и она сильно кровоточила, так что на тропинке оставались кровавые следы.
На полпути к монастырю находилась деревня, носившая столь неблагозвучное название, что его остерегались произносить вслух. К счастью, в деревне была маленькая церковь в честь святого Гонория, поэтому жителей деревни называли просто гонорийцами, а их деревню – Гонорией. Тем не менее, старое неблагозвучное название, над которым потешалась вся округа, отравляло жизнь гонорийцев, и они отличались раздражительностью и вздорным нравом.
Едва Франческо вошел в деревню, к нему потянулись ее жители.
– Глядите, еще один бродяга, – говорили они. – Мало их шляется у нас, встречайте нового гостя! Он, к тому же, больной: посмотрите на его ноги. Нет, на левую, – видите, она вся в кровавой коросте; он, наверное, прокаженный. Гоните прочь эту паршивую собаку! Не хватало, чтобы он заразил всех нас.
– Добрые люди, не бойтесь, я не болен, – сказал Франческо. – Я служу Господу нашему Иисусу Христу. Хожу босиком, потому что он не велел нам носить обувь. Ногу я ободрал о камень, а иду просить милостыню во имя Христа для себя и своих духовных братьев.
– Умник нашелся! Ишь, как рассуждает! – раздались голоса в толпе. – Не верьте ему, люди, он проходимец. Давеча такой же «служитель Господа» попросил воды напиться у бабки Теодоры, а потом спер у нее медный таз. А бывает еще хуже – воруют детей; высмотрит днем пригожих детишек, а потом придет ночью и украдет их. Гоните его вон, гоните, люди! Дайте мне камень, я брошу в него!
– Бог с вами, добрые сельчане, – поспешно проговорил Франческо. – Не берите грех на душу. Я ухожу из вашей деревни, мне ничего не надо от вас.
– Вот, вот, убирайся быстрее! Давай, не задерживайся! – кричали ему. – А лучше, все же, было бы прибить этого мерзкого пса, – как бы он не вернулся и не наделал нам бед. Черт с ним, пусть проваливает, мы же христиане, в конце концов. Наш святой Гонорий учил милосердию… Правильно, пусть этот бродяга проваливает, но если он вернется, мы его прикончим!.. Если вернется, прикончим, конечно, – надо подумать о детях, которых он погубит… Слышишь, недостойный, не вздумай возвращаться, а не то мы тебя убьем!
– Благодарю вас, добрые люди, – сказал Франческо, ускоряя шаг. – Я не вернусь, я буду теперь обходить вашу деревню стороной.
– А, ты понял, что с нами лучше не связываться! Что, не вышло у тебя? Не на тех напал! – прокричали ему вслед.
…Морщась от боли и хромая, Франческо кое-как доковылял к вечеру до монастыря святого Верекундия. Он долго стучал в ворота, пока в них не