Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мальчик посмотрел на цветы, на море, залитое солнцем, на белые скользящие паруса, на далекие горы, сверкающие фиолетовым цветом, и воскликнул:
— Отец, разве может быть где-нибудь на всем свете лучше, чем здесь?
Лицо отца озарилось светлой улыбкой; он хотел что-то ответить, но вдруг ребенок вскочил от радости и восторженно захлопал в ладоши: павлин наконец развернул многоцветную красоту своих перьев. Все поспешили к клетке, а я так и не услыхал ответа на милый детский вопрос.
Но я думаю, что отец мог бы ответить такими словами:
Дитя, конечно, сад этот прекрасен, но мир так богат красотой, что, наверное, есть сады еще прекраснее этого.
Но прекраснейший сад не от мира сего — это сад Амиды в царстве блаженства, там, где вечером гаснет заря.
Кто всю жизнь зла не творил, тот после смерти увидит его.
Там Куяку, райская птица, поет о «семи шагах» и «пяти силах», расправляя лучезарные крылья.
Там алмазно-переливчатые воды струятся; в них лотос цветет, неизъяснимо прекрасный; он цветет и сияет радужным светом, а из его глубины возносятся вверх светозарные духи нарождающихся Будд.
А между цветами струится вода, струится и шепчет, вещая их душам о беспредельном воспоминании, о беспредельных видениях и о «четырех беспредельных чувствах».
И нет там различия между людьми и богами, потому что перед величием Амиды преклоняются даже бессмертные боги. И все поют ему хвалебную песнь, начинающуюся такими словами: «О ты, Свет беспредельный, неизмеримый!»
Но от века слышится голос; то небесный поток звучит подобно многоголосому хору!
Он гласит: «И это еще не величие, и это еще не реальность, и это еще не покой!»
ЗАКОН КАРМЫ
Наука уверяет нас, что страсть первой любви не есть проявление данной личности; что чувство, кажущееся нам столь личным, субъективным, в действительности вовсе не индивидуально.
Философия открыла эту истину еще задолго до науки и, пытаясь проникнуть в мистерию страсти, она развивала заманчивейшие теории, тогда как естествознание, касаясь этого вопроса, ограничивалось немногими гипотезами.
Разрешить эту проблему не удалось и метафизикам: то они учили, что любимое существо будит в душе любящего врожденное, доселе дремавшее предчувствие божественного идеала; то предполагали, что любовную иллюзию вызывают души, еще не рожденные, но ищущие воплощения. Но как естествознание, так и метафизика согласны в том, что у любящих нет выбора, что оба безвольны и подвластны одному общему влиянию извне.
Естествознание в этом отношении особенно категорично: она определенно говорит, что вся ответственность лежит не на живых, а на умерших. По его теории первую любовь вызывает воспоминание, тень прошлого.
Правда, что в противоположность буддизму наша современная психофизиология не допускает индивидуальных воспоминаний из далекого прошлого наших предсуществований; но она признает наследие гораздо более властное, хотя и не поддающееся определению: сумму бесчисленных воспоминаний из жизни нашит предков, совокупность несчетного числа их переживаний.
Таким образом она объясняет и полную загадочность наших ощущений, противоречивость наших побуждений, таинственность интуиции, — всю кажущуюся несообразность притяжения и отталкивания, всю беспричинность светлых и мрачных настроений, все, что необъяснимо индивидуальным опытом.
Но к более основательному изучению первой любви наука еще не приступала, хотя связь между первой любовью и невидимым миром — самое загадочное из всех человеческих ощущений.
На Западе вопрос этот становится так: в развитии каждого подрастающего здорового отрока наступает атавистический период инстинктивного презрения к слабому полу в силу сознания своего физического превосходства. Но именно в пору, когда общество девочек становится ему безразличным, даже неприятным, — юноша теряет внутреннее равновесие. На его жизненном перепутье появляется девушка, доселе не виденная и ничем особенным не отличающаяся от других; посторонние в ней не находят ничего чудесного. На него же она производит необычайное действие: при виде ее кровь единой могучей волной приливает к сердцу и все его чувства зачарованы.
С этого момента до истощения любовного экстаза вся его жизнь принадлежит «ей»; этому сверхъестественному существу, представшему пред ним как откровение, о котором он знает лишь то, что даже солнечный луч, падая на «нее», сияет ярче. И нет земных сил, способных освободить его от этих чар. Но откуда они, эти чары? В самом ли кумире кроется непобедимая сила? Нет, психология говорит, что «идолопоклонник» подвластен влиянию умерших. Мертвые совратили разум его. От них — внезапный трепет в сердце любящего, искра, зажигающая все существо при первом прикосновении девичьей руки.
Почему выбор умерших в данном случае пал именно на эту девушку? В этом вопросе кроется глубочайшая тайна.
Взгляд величайшего немецкого пессимиста не совпадает с научной психологией. По теории эволюции выбор этот основан скорее на воспоминании, чем на провйдении...
Допустима еще романтическая разгадка, что в этой девушке призрачно сочетались все черты тех многих женщин, которые нашим предкам некогда дарили счастье. Но возможно и то, что в ней отблеск совокупности чар, которыми пленяли их безнадежно любимые ими женщины.
Если согласиться с более мрачным решением проблемы, то придется допустить, что страсть, много раз умерщвленная и погребенная, все же не может ни умереть, ни угаснуть. Души, тщетно добивавшиеся любви, только мнимо умирают; они продолжают жить целыми поколениями в ожидании, что жажда их утолится. Ждут они, быть может, целыми столетиями, пока черты любимого существа не воплотятся снова, — ждут, вечно вплетая туманные образы своих воспоминаний в грезы юности. Отсюда тяготение к недосягаемому идеалу, отсюда неутолимая тревога души, вечно мечтающей о той женщине, которой нет на земле...
На далеком Востоке думают иначе, и предстоящий рассказ пояснит буддийский взгляд на эту проблему.
На днях умер священник при очень исключительных условиях.
Он был жрецом в древнебуддийском храме, в деревне близ Осаки. Храм этот виден, когда едешь по железной дороге Кван-Зетзу в Киото. Он был молод, вдумчив, умен и необычайно красив. Слишком красив для жреца, как говорили женщины. Он был похож на одну из прекрасных статуй Амиды, на ваяние великих буддийских скульпторов древности. У мужчин он справедливо слыл за высоконравственного и ученого человека. Женщины же мало думали о его учености и добродетели. Он обладал роковой силой притяжения, — он действовал на них помимо своей воли, — действовал, как мужчина. Они испытывали по