Адреналин стучал по венам. Андрей попытался сосредоточиться. Поднялся, подошел к Татьяне, проверил пульс, кивнул. Перешел к Платону.

– Подними ее, – он показал Роме на Татьяну.

Рома будто не слышал.

Андрей схватил его за плечи и хорошенько встряхнул:

– Не стой столбом! Надо отнести ее… – Андрей посмотрел в пустой угол, где раньше сидела Катя. – Катя где?

Рома наконец начал приходить в себя:

– Не знаю.

Андрей вышел в туннель и осмотрелся: Кати нигде не было.

Рома поднял Татьяну, Андрей помог встать Платону и положил его руку на свое плечо. Платон застонал. Его одежда пропиталась кровью, лицо побелело.

Они уложили Платона на диван в гостиной, а Татьяну усадили в кресло. Следуя указаниям Андрея, Рома смочил полотенце, вытер ее лицо от грязи и крови. Все делал медленно и без эмоций, словно чинил автомобиль.

Андрей, напротив, действовал быстро. Разорвал рубашку Платона. Из раны при каждом вздохе сочилась алая кровь. Андрей схватил полотенце и крепко прижал к ране. Платон закричал.

– Потерпи.

Андрей набрал воды и промыл рану. Разорвал на тряпки простыню и, как мог, стал перевязывать Платона. В какой-то момент тот потерял сознание от болевого шока. Андрей сжал его лицо и дал пощечину.

– Не отключайся, слышишь?! Платон! На меня смотри! На меня!

Голова Платона безвольно откинулась. Андрей проверил его пульс, почувствовал, как тошнота подступает к горлу. Нужно было что-то срочно решать.

– В жопу все! Вставай. Пошли, Ром! Нужно выбираться! Вернемся с помощью, – Андрей схватил брата за руку и потянул за собой.

– Так их тут и оставим?

– Им «Скорая» нужна! Лекарства! Лучшее, что можно сейчас сделать, – привести помощь.

Рома и Андрей бежали по туннелю, не разбирая дороги. В комнате охраны Андрей поднял с пола свой инструмент, второй отдал Роме. Через дыру в стене они пробрались в соседнюю камеру и вышли по другую сторону решетки.

Туннель сворачивал влево и уходил дальше на десятки метров. Они бежали так быстро, как могли. Дорогу преградила дверь. Рома схватился за ручку, но дверь не поддалась. Рома тянул, бил саморезом, кричал, пока Андрей не оттащил его в сторону. Рома наконец увидел, что дверь заварена.

– Сука!

Андрей осмотрелся и кое-что заметил в углу под потолком:

– Смотри!

Рома поднял глаза и увидел небольшой вентиляционный люк.

– Давай, ты поменьше. Я подсажу, – Андрей подставил руки и подсадил брата.

Тот дотянулся до потолка, с трудом сорвал старую решетку. Она с грохотом упала, чуть не зашибив Андрея.

Рома, кряхтя, подтянулся, вполз в узкую шахту. Но вскоре понял, что дальше ему не пролезть. Он беспомощно перебирал ногами, силясь протиснуться дальше.

– Ну что там?

– Застрял! Я застрял! – Рома отчаянно дергался и кричал.

– Спокойно! Попробуй на выдохе! – подсказал ему Андрей.

Рома выдохнул и попытался расслабить тело. Не помогло. Он заорал, ударил кулаком по стене шахты и рухнул на пол.

– Все. Это все, – потерянно забормотал Андрей. – Нам пиздец.

В туннеле эхом разливалась знакомая мелодия. Она заполняла собой все пространство, проникая в самые отдаленные уголки помещения.

Сергей Аркадьевич хватал воздух потрескавшимися губами, как рыба, выброшенная на берег. Он выпал из кресла и сидел на полу, облокотившись на стену. Старик беззвучно читал молитву, выцарапанную на стене.

Из земли стали подниматься тонкие струйки грифельных магнитных частиц. Они формировались в единую живую массу и сложились в восемь православных крестов прямо под молитвой.

Дыхание старика участилось. Внутри пульсировал страх. Он неотрывно смотрел на молитву и сначала одними губами, затем шепотом и все громче и громче начал читать вслух.

– Помилуй меня, Боже… Помилуй меня, Боже. По любви Своей неизменной, по великому Своему состраданию…

Платон без сознания лежал на диване в гостиной, его рука свисала на пол. Из раны на животе сквозь повязку сочилась грифельная магнитная масса. Словно живая, она сползла на пол и растеклась в темно-серую лужу.

Эхом в унисон с мелодией по помещению эксперимента разносилась молитва старика: «Изгладь преступления мои. Смой всю вину мою с меня…»

Андрей сидел под вентиляционным люком, облокотившись на стену. Из вентиляции спустилась живая паутина из грифельных частиц и расползлась по потолку.

«Очисти меня от греха моего…»

Татьяна лежала в кресле, запрокинув голову. Казалось, она не дышит. Грифельные частицы, словно путы, обвивали ее шею, смыкаясь все сильнее. Женщина резко открыла глаза и сделала хриплый вдох.

«Против Тебя, Тебя одного согрешил я…»

Рома крушил комнату охраны. Срывал полки, опрокидывал шкафы и разбрасывал старые бумаги. На стене вибрировала и корчилась густая грифельная масса.

«И сделал то, что зло в глазах Твоих…»

В противоположном конце туннеля, в темном закутке, где ее никто не мог видеть, сидела Катя, беззвучно раскачиваясь. Лицо и волосы девушки были покрыты спекшейся кровью. Лицо застыло. По полу к ней медленно двигались путы из магнитных грифельных частиц.

Добравшись до ног Кати, серая масса собралась в единую фигуру и поднялась с пола. Это был ребенок в серой пижаме…

Подвижная масса потянулась к Кате, словно протягивая руку. Девушка резко открыла глаза и посмотрела перед собой. На секунду серая масса превратилась в живого пятилетнего мальчика, который коснулся Катиного лица.

В ее глазах не было ни страха, ни отчаяния. Всего на мгновение ей стало тепло и спокойно, как прежде.

«Так что прав Ты в приговоре Своем и в суде Своем чист. Помилуй меня, Боже…»

Катя сквозь слезы улыбнулась ребенку и с нежностью накрыла его ладонь своей рукой.

13 лет до начала эксперимента

В одиночной палате ожогового отделения городской больницы Калининграда в постели лежал ребенок. Его лицо и шею полностью покрывали марлевые повязки с йодом, изо рта к аппарату искусственной вентиляции легких тянулись прозрачные трубки.

У окна стояла ухоженная и дорого одетая женщина лет сорока с зажигалкой в руках, нервно щелкая колесиком.

Датчики над кроватью пискнули, женщина обернулась и без нотки беспокойства взглянула на ребенка.

В палату вошел Мещерский. Женщина обрадовалась гостю:

– Витя! Спасибо, что помог с палатой. А то мы ведь теперь прокаженные.

Профессор сочувственно кивнул, быстро осмотрел показатели на приборах и медкарту ребенка.

– Ты сама как? – спросил он, не отрываясь от эпикриза.

Женщина потерянно посмотрела на Мещерского. Ей казалось, что сейчас самое время заплакать, но сил на это не было.

– Тут все более-менее понятно и не смертельно, – успокоил ее Мещерский, закрывая медкарту. – Главное, спасти зрение. Я говорил с Семеновым, он лучший хирург-офтальмолог в городе. Он возьмется, не переживай. С лицом тоже все будет хорошо. Это долго, сложно, но поправимо. Кожа зарубцуется за год, и можно будет делать реконструкцию и пересадку. Все будет хорошо.

Женщина кивнула, слезы наконец прыснули из глаз. Она стала искать в сумке сигареты.

– Я вообще ничего сделать не успела, Вить. Просто окаменела там. А этот ублюдок убежал, и все стояли и смотрели, как он бежит. Как вкопанные стояли! Никто ничего не сделал, понимаешь?

Она выронила сумку, и содержимое высыпалось на пол. Мещерский помог собрать и протянул