Я слишком юн, чтобы участвовать в заговорах! Уверен, что мессера Доменико Гримани отравили его личные враги!

Андреа высказал предположение небезосновательно. Венецианцы славились тайными убийствами. Однажды отец, который имел хорошие связи среди патрициев, по большому секрету рассказал Бартоломео (Андреа конечно же подслушал), что Совет десяти решил отравить какого-то высокопоставленного врага венецианской республики и к нему обратились за ядом, заплатив очень большие деньги.

Поскольку заказ был государственный, Галеаццо Гатари не имел возможности отказаться. Яд предварительно испытали на двух свиньях, он оказался весьма действенным, заказчики остались довольны, расплатились честь по чести, и на том эта история для провизора и закончилась.

Пустили этот яд в ход или нет, и против кого именно, неизвестно.

– Вы можете назвать их имена? – снова вкрадчиво спросил Лоренцо Тривизани.

Он явно торжествовал. Птичка попалась в силки!

– Это мое предположение!

– Ничем не обоснованное… – Лоренцо Тривизани ехидно ухмыльнулся.

«Господи, какой я идиот! – мысленно возопил Андреа. – Габриэлла ведь намекала, чтобы я помог ей отправить мужа на тот свет, и мне пришлось изобразить полное непонимание, чтобы не влипнуть в скверную историю. А зря! Конечно, для этого мне пришлось бы прибегнуть к фамильному секрету, но дело того стоило. И сейчас я не стоял бы перед судом в ожидании пытки…»

Прадед Андреа составил потрясающий по своим свойствам яд. Он был куда действенней «кантареллы», которую сделал юноша по просьбе таинственного незнакомца. Яд представлял собой бесцветную жидкость, прозрачную как самая наилучшая вода. Безвкусный, не вызывающий подозрений, яд был весьма действенен.

Достаточно было всего лишь пяти капель на бокал вина, и человек умирал очень быстро. Если требовалось замаскировать следы отравления, то доза соответственно уменьшалась.

Человек впадал в мрачное состояние духа, постепенно ослабевал, худел, при этом чувствуя сильную жажду и отвращение к еде. Все считали, что он умирает от какой-то неведомой болезни. Излечить его было невозможно.

– Значит, вы не сознаетесь… – Прокурор грозно нахмурился.

«Будут пытать…» Андреа похолодел. Именно этого трухлявый пень Лоренцо Тривизани и добивается.

– Готов поклясться на Священном Писании, что я ни в чем не виновен! – горячо сказал юноша.

– Все так говорят… – буркнул палач, уже готовый действовать.

Он сказал это очень тихо, но все чувства юноши были обострены до предела и он расслышал его бормотанье.

– Тогда взгляните на сей сосуд, – сказал прокурор. – С остатками яда, между прочим. Подойдите поближе!

Андреа глянул – и обомлел. Это был тот самый стеклянный пузырек, куда он заключил яд, изготовленный для таинственного незнакомца по старинному рецепту! По крайней мере, очень похожий.

– Этот сосуд из вашей аптеки! – резко сказал прокурор. – Отпираться бессмысленно.

С этим Андреа был согласен. Отец заказывал для своей фамильной аптеки у стекловаров Мурано пузырьки особой формы – ради рекламы. Андреа, который хотел побыстрее спровадить неприятного заказчика (хотя и щедрого – даже чересчур), как-то об этом не подумал; по молодости и неопытности.

– Похоже, что так… – медленно роняя слова, ответил Андреа. – Но этот факт ни о чем не говорит. Пузырек мог использовать для хранения яда кто угодно. Многие наши клиенты получают в таких сосудах самые разные лекарства.

– У нас есть доказательства, что именно вы приготовили этот яд! – безжалостно отчеканил прокурор.

– Да, в нашей аптеке делают яды – чтобы травить крыс. – Андреа наконец сжал свою волю в кулак и собрался, как перед дуэлью. – Это не запрещено законом. Я и впрямь мог составить яд по заказу клиента, как ученик провизора. Это мои обязанности, которые не входят в противоречие с нашими правилами. Но что я изготовил яд, которым должны были отравить мессера Доменико Гримани, друга своего отца, и знал об этом, – это чистейший бред! Обвинение в том, что я сознательно содействовал отравителю уважаемого патриция (ибо сам был не в состоянии это сделать, как я уже говорил ранее), несостоятельно!

– Надеюсь, палач освежит память этого дерзкого отравителя… – снова вкрадчиво прошелестел голос Лоренцо Тривизани.

«Я пропал… Я пропал! В лучшем случае меня обезобразят, сделают калекой, а в худшем – запытают до смерти!» – словно птица в силках беспомощно забилась в голове Андреа ужасная мысль.

Он знал, что под пытками можно признаться в чем угодно, даже в самых страшных преступлениях, которые никогда не совершал. Боль лишает человека здравого рассудка, и он готов пойти на все, даже оговорить себя и своих близких, лишь бы его не пытали.

– Полагаю, что прежде чем приступить к пытке, необходимо предъявить обвиняемому и другие доказательства, – наконец разомкнул уста и третий участник предварительного следствия.

Он сидел в тени, и Андреа плохо видел его лицо, но голос показался ему знакомым. Но вот третий представитель следствия наклонился немного вперед, и огонь факела высветил лицо дальнего родственника отца, Паскуале Малипьеро.

Он недавно был избран членом Совета десяти. Андреа знал, что мессер Малипьеро долго был на военной службе, затем стал дипломатом, пока его не определили в Совет. Мессер был женат на Джованне Дандоло, имел трех сыновей и дочь, резвую чернявую хохотушку, вместе с которой Андреа несколько раз великолепно проводил время на карнавале. С ней всегда было весело, в отличие от ее серьезных братцев, у которых головы были забиты карьерой и деньгами.

– Резонно, – согласился прокурор; Паскуале Малипьеро был одним из самых уважаемых патрициев Венеции и не прислушаться к его мнению он не мог. – Введите преступника!

Наверное, появись в пыточной сам Вельзевул, и то Андреа не почувствовал бы такой страшный ужас, замешанный на полной обреченности. В руках двух стражей не шел, а висел, тащился, едва переставляя ноги, тот самый незнакомец, который заказал ему «кантареллу» по старинному рецепту!

«О Мадонна, что они с ним сделали?!» – ужаснулся Андреа. Он не видел незнакомца без капюшона. Оказалось, что на голове у него плешь – точно как монашеская тонзура.

Его волосы были подобающей длины, но они свисали до плеч грязными плетями, словно выброшенные на берег водоросли. Он был практически без одежды, лишь в плотно облегающих худые ноги кальсес, поверх которых были надеты короткие штаны с прилипшей на них грязью. Видимо, его содержали в Поцци, подземной тюрьме.

Но на остатки одежды бывшего заказчика Андреа глянул лишь мельком. Его внимание привлек обнаженный торс незнакомца. Он был сложен превосходно, буквально сплетен из мышц и сухожилий; чувствовалось, что ему не чужды упражнения с мечом и другим оружием. По шрамам было видно, что незнакомцу довелось участвовать не в одной битве, однако на данный момент его тело представляло собой обожженный кусок мяса.

Он был сломлен физически, но его прежде холодные глаза, которые в свое время показались Андреа очень неприятными, горели фанатическим огнем. Похоже, незнакомец уже переступил незримую грань между жизнью и смертью и теперь ему все равно, что с ним будет дальше.

– Гастон Сенарега, вам знаком этот молодой человек? – резко спросил прокурор, указывая на юношу.

«Судя по имени, – мельком подумал Андреа, – этот человек гасконец. Но что его привело в Венецию? И почему он отравил мессера Доменико Гримани?»

Не исключено, что этот человек находился в услужении у патриция, возможно, считался одним из приближенных, или даже был его телохранителем. В последнее время у богатых семейств Венеции появилась мода нанимать личную охрану из иноземцев. К ним было больше доверия, потому