Позволь мне заметить, однако, что все, к кому я обращаюсь,считают меня сумасшедшим – такое впечатление я произвожу теперь на окружающих.Выручает золото – только с его помощью мне удается чего-то добиться: задоставку письма и сундука в твои руки обещано крупное вознаграждение.

Стефан, ты был прав, предостерегая меня, предчувствия тебяне обманули. Я все глубже и глубже погружаюсь в это зло, и спасти меня уженевозможно. Мне следовало вернуться домой, к тебе. Второй раз в жизни я испытываюгоречь сожаления.

Я чуть жив. Одежда на мне изорвана, обувь пришла внегодность, руки оцарапаны шипами. Голова раскалывается поcле долгого ночногобега в потемках. Но времени не осталось, чтобы отдохнуть. Я не осмеливаюсьотплыть на корабле, отходящем от причала в этот самый час, ведь если тосущество намерено меня преследовать, оно не отступит и в море. Лучше пусть ужнападет здесь, на суше, тогда хоть мой сундук не будет потерян.

Времени остается мало, а потому спешу рассказать тебе, чтоже все-таки произошло.

В тот день, когда я писал тебе последний раз, я покинул своепристанище ближе к вечеру. Оделся в самое лучшее и спустился вниз, чтобы вназначенное время встретить экипаж. Впечатления, полученные накануне на улицахПорт-о-Пренс, позволяли предположить, что карета будет великолепной, и все жереальность превзошла все ожидания: за мной прислали изумительной работыостекленный экипаж с кучером, лакеем и двумя вооруженными всадниками; всечетверо – черные африканцы в атласных ливреях и напудренных париках.

Поездка по холмам, покрытым живописными лесами, средикоторых то тут, то там виднелись красивые колониальные жилища в окружениицветников и в изобилии растущих в этих краях банановых деревьев, оказаласьвесьма приятной; высоко в небе плыли белые облака.

Не думаю, что тебе под силу представить пышность местноголандшафта, ведь нежнейшие растения, которые мы привыкли видеть только воранжереях, обильно цветут здесь на воле круглый год, повсюду встречаютсябанановые рощи, а также гигантские красные цветы на тонких стеблях, неуступающих высотой деревьям.

Не менее очаровательными были неожиданные проблески водывдалеке. Едва ли на свете можно найти море, сравнимое по голубизне сКарибским, – мне, во всяком случае, ничего подобного прежде видеть недоводилось. Зато здесь я имел предостаточно возможности любоватьсяудивительными красками. Особенно яркое впечатление создается с наступлениемсумерек… Впрочем, об этом позже.

По пути я также проехал мимо двух небольших строений, оченьприятных с виду, в стороне от дороги – за большими садами. А еще я миновалузкую речушку, рядом с которой раскинулось кладбище с мраморными памятниками,на которых были высечены французские имена. Медленно проезжая по мостику, яглядел в сторону кладбища и думал о тех, кто жил и умер в этой дикой стране.

Я столь подробно останавливаюсь на этом, дабы подчеркнуть,что чувства мои были убаюканы красотами, увиденными в пути, равно как итяжелыми влажными сумерками и бескрайними ухоженными полями.

Неожиданно в конце мощеной дороги мне открылось великолепноезрелище: огромное сооружение, выстроенное в колониальном стиле: покатая крыша смножеством слуховых окошек, террасы, огибающие дом по всей длине, кирпичныеколонны, оштукатуренные под мрамор…

Все многочисленные французские окна особняка были снабженызелеными деревянными ставнями, которые можно наглухо запереть как отнеприятельской атаки, так и от штормов.

Подъезжая к дому, я с удивлением отметил, что отовсюдульется свет. Никогда раньше мне не доводилось видеть, чтобы одновременно горелотак много огней, даже при французском дворе. В кронах деревьев сияли в изобилииразвешанные фонари. Вблизи я разглядел, что окна на обоих этажах распахнутынастежь, открывая взору сверкающие люстры, чудесную мебель и праздничноеубранство комнат, расцветившее темноту яркими красками.

Я до такой степени увлекся лицезрением невиданной красоты, чтовздрогнул от неожиданности, увидев хозяйку дома, которая вышла к садовымворотам, чтобы встретить меня, и в ожидании остановилась среди цветов – в своемлимонном атласном платье сама словно нежный цветок. Однако суровый и чутьхолодный взгляд, которым она меня смерила, разрушил мимолетную иллюзию и сделалее похожей на рассерженную девочку.

Пока я высаживался из кареты с помощью лакея, она подошлаближе по пурпуровым плитам, и тогда я заметил, что для женщины она очень высокаростом, хотя и гораздо ниже меня.

Я увидел перед собой светловолосую красавицу – так назвал быее и всякий другой, но ни одно описание не способно отразить, какой она была вдействительности. Если бы Шарлотту увидел Рембрандт, он написал бы ее портрет.Несмотря на свою молодость, она производила впечатление сильной личности споистине железным характером. Роскошное платье, украшенное кружевом ижемчугами, чересчур смело, как посчитали бы многие, открывало взорам высокуюполную грудь, а узкие рукава, тоже отделанные кружевами, обтягивали на редкостькрасивой формы руки.

Я, быть может, излишне подробен в деталях, но дело в том,что я пытаюсь оправдать собственную слабость, и, надеюсь, ты сочтешь возможнымотнестись ко мне снисходительно. Я сошел с ума, Стефан, – толькосумасшедший мог сотворить такое. Прошу лишь об одном: когда ты вместе с другимистанешь судить меня, прими во внимание все то, о чем я сейчас пишу.

Итак, мы стояли, молча разглядывая друг друга, и мнепоказалось, что и я и она вдруг испытали странное чувство – ощущение грозящейопасности. Эта женщина, с таким милым и юным лицом, с нежными щечками игубками, с большими невинными голубыми глазами, изучала меня так, словно в душесвоей давно уже была мудрой старухой. Ее красота подействовала на меня какколдовские чары. Я по-глупому не мог отвести взгляд от ее длинной шеи, покатыхплеч и красивых рук.

В голову мне пришла нелепая мысль: как чудесно было бы сжатьее в объятиях и почувствовать под пальцами упругую плоть. А еще мне показалось,что она смотрит на меня точно так же, как когда-то, много лет назад, смотрелаее мать в шотландском трактире, а я, покоренный ее красотой, сражался сдьявольским соблазном немедленно овладеть ею.

– Итак, Петир ван Абель, – обратилась она ко мнепо-английски с едва заметным шотландским акцентом, – вы приехали.

Клянусь тебе, Стефан, это был голос юной Деборы. Должнобыть, они часто беседовали по-английски, может даже статься, таковым был ихспособ сохранять в тайне свои разговоры.

– Дитя мое, – отвечал я на том же языке, –спасибо, что согласились принять меня. Я проделал долгий путь, чтобы увидетьвас, и никакие препятствия не могли бы мне помешать.