– Мадам Фонтене, – попросил я, когда мы поднялисьна несколько ступеней и подошли к двери, – мы обязательно должныпоговорить еще раз. Обещаете?

– Когда моего мужа уложат спать, мы останемся одни.

Произнося последнюю фразу, она задержала взгляд на мне, и я,кажется, покраснел. На ее щеках тоже заиграл румянец, а губы сложились вигривой улыбке.

Мы вошли в центральный зал, очень просторный, хотя, конечно,совсем не похожий на те, что встречаются во французских chateau[4]. Егоукрашала изящная лепнина, а под потолком сияла великолепная люстра со свечамииз чистого воска. Дверь в противоположном конце зала выводила на заднюютеррасу, откуда были видны край скалы и деревья с фонариками меж ветвей, совсемкак в саду перед домом. Только тогда до меня дошло, что шум, который я слышал,производил вовсе не ветер, а море вдалеке.

Из обеденного зала, куда мы вошли, открывался чудесный видна скалы и черную воду у их подножия. Следуя за Шарлоттой, я любовалсяотблесками огней на поверхности моря и с удовольствием прислушивался к шумуволн. Легкий бриз, теплый и влажный, играл в листве.

Что касается самого зала, протянувшегося по всей ширинедома, то в нем последние новинки европейской моды гармонично сочетались снепритязательным колониальным стилем.

Стол был покрыт тончайшим полотном и сервирован массивнымстоловым серебром изумительной работы – нигде в Европе мне не доводилось видетьтаких чудесных серебряных вещей.

Тяжелые канделябры отличались изысканностью резьбы, подкаждой тарелкой лежала отделанная кружевом салфетка, кресла были обитывеликолепным бархатом с оборками по краям, а над столом висело огромноедеревянное опахало на шарнире. Сидевший в углу маленький негритенок ритмичнодергал за веревку, продетую сквозь кольца, укрепленные вдоль всего потолка истены в дальнем конце зала, и таким образом приводил в движение этотсвоеобразный вентилятор.

Благодаря опахалу и распахнутым настежь многочисленным дверям,выходившим в сторону моря, в зале царила приятная прохлада, а в воздухе стоялтончайший аромат.

Не успел я опуститься в кресло слева от хозяйского места воглаве стола, как появились рабы, разодетые в европейские шелка и кружево, ипринялись расставлять на столе блюда с едой.

Почти одновременно с ними в зал вошел молодой муж, о которомя столько слышал. Держался он прямо и самостоятельно скользил ногами по полу,однако при этом всем своим весом опирался на огромного мускулистого негра,который поддерживал его, обхватив за талию. Руки молодого человека соскрюченными кистями и безвольными пальцами казались такими же слабыми, как иноги. И все же он производил впечатление неотразимого красавца.

Прежде чем поддаться болезни, он, наверное, был незауряднымкавалером в Версале, где и завоевал свою невесту. В ладно сшитом платье,достойном короля, с драгоценными перстнями, унизавшими все пальцы, в огромномкрасивом парижском парике, украшавшем голову, он на самом деле выгляделвпечатляюще: пронзительно серые глаза, крупный рот, тонкие губы и решительныйподбородок…

Опустившись в кресло, он предпринял несколькобезрезультатных попыток сесть поглубже, и тогда сильный раб подтянул хозяинатак, чтобы тому было удобно, а затем подвинул кресло и встал за его спинкой.

Шарлотта опустилась в свое кресло, но не во главе стола, акак раз напротив меня, по правую руку от мужа, дабы помогать ему во время еды.В зал вошли еще две персоны – как я вскоре выяснил, братья, Пьер и Андре, обапьяные, оба едва ворочали языками и глупо шутили. Вслед за молодыми людьмипоявились четыре дамы, разодетые в пух и прах, – две помоложе и двепостарше – видимо, кузины, тоже из постоянных обитателей дома. Пожилые дамы побольшей части молчали, лишь время от времени совершенно невпопад задавалинелепые вопросы – обе были туговаты на ухо и довольно дряхлы. Что касается двухдам менее преклонного возраста, то и они уже давно распрощались с молодостью,но проявляли живость ума и хорошее воспитание.

Перед самым началом трапезы появился доктор – довольнопожилой пьяненький господин, одетый, как и я, строго, в черное. Он прискакалверхом с соседней плантации, с благодарностью принял приглашение к столу и сталжадно поглощать вино.

Вот и вся компания. За спиной у каждого из нас стоял всегдаготовый к услугам раб, чьей задачей было предлагать то или иное блюдо, следитьза тем, чтобы тарелка не оставалась пустой, и подливать вино в бокалы, стоилоотпить хотя бы глоток.

Молодой муж завел со мной весьма приятную беседу, и мнесразу стало совершенно ясно, что болезнь никак не затронула его мозг и что ондо сих пор не утратил вкуса к жизни и к хорошей еде, которую ему подавали сдвух сторон: Шарлотта кормила его из ложки, а Реджинальд – слуга – разламывалхлеб. Он отметил, что вино великолепно, и за оживленным разговором со всейкомпанией съел две тарелки супа.

Все блюда были сильно сдобрены специями и отличноприготовлены. На первое подали суп из даров моря с большим количеством перца,затем – несколько видов мяса, а на гарнир – жареный картофель, жареные бананы,много риса, бобов и других отменно вкусных продуктов.

В течение всего обеда присутствовавшие обменивалисьрепликами – в основном по-французски, за столом не смолкали шутки и смех. Вобщей беседе не принимали участия только пожилые дамы, тем не менее они нескучали и выглядели вполне довольными.

Шарлотта говорила о погоде, о делах на плантации, о том, чтоее муж должен завтра обязательно поехать с ней и взглянуть на урожай, о том,что молодая рабыня, купленная прошлой зимой, отлично справляется с шитьем… итак далее, в том же духе. Муж отвечал ей с воодушевлением и время от времениобращался ко мне с вежливыми вопросами – как прошло мое путешествие, как мненравится Порт-о-Пренс, сколько я еще здесь пробуду – и светскими замечаниями поповоду дружелюбия здешних людей и того, что дела в Мэй-Фейр идут в гору. А ещеон рассказал мне, что они собираются купить соседнюю плантацию, как толькоудастся уговорить ее владельца, спившегося картежника.

Единственными, кто стремился противоречить хозяину, были егоподвыпившие братья – они отпустили несколько презрительных замечаний. Младший,Пьер, внешностью во многом уступавший больному брату, придерживался тогомнения, что земли у семьи вполне достаточно и соседская плантация им ни к чемуи что Шарлотта слишком активно занимается делами плантации, а это женщине неподобает.

Сентенции Пьера прозвучали под громкие одобрительныевозгласы Андре, который заляпал всю свою кружевную манишку, набивал едой полныйрот и жирными пальцами оставлял пятна на бокале. Он в свою очередь настойчивопредлагал после смерти отца продать всю землю и вернуться во Францию.