Все это время Шарлотта разглядывала меня – холодно иоценивающе, словно я был выставленным на продажу рабом. Она не скрывалаоткровенного любопытства, тогда как я всеми силами старался завуалировать свойжгучий интерес. Я был потрясен тем, что увидел: тонкий нос, глубоко посаженныеглаза, чуть припухлые щеки – в точности как у меня самого. Цвет и структураволос – зачесанных назад и скрепленных большой заколкой – тоже напоминали мои.

Меня поглотила великая печаль. Это моя дочь – сомнений бытьне может! И вновь я испытал то же ужасное чувство сожаления, которое впервыеохватило меня в Монклеве, и вновь я увидел Дебору – разбитую куклу из белоговоска, лежащую на камнях перед собором Сен-Мишель.

Наверное, Шарлотте каким-то образом передалась моя печаль,ибо личико ее на миг помрачнело. Но она, казалось, вознамерилась не поддаватьсягорю.

– Вы в точности как описывала моя мать, такой жекрасивый, – произнесла она, удивленно приподняв бровь. – Высокий,сильный, с хорошей осанкой и отличным здоровьем, надеюсь.

– Бог мой, мадам, какие странные слова, – ярассмеялся, испытывая неловкость. – Даже не знаю, как их воспринимать – толи вы мне льстите, то ли подразумеваете нечто совершенно противоположное.

– Мне нравится ваша внешность, – сказала она, и наее лице появилась странная улыбка, очень хитрая и презрительная, но в то жевремя по-детски милая. Она надула губки, как капризный ребенок, – и этагримаска была полна невыразимого очарования – и долго, словно забыв обо всем,разглядывала меня, а потом наконец произнесла: – Идемте со мной, Петир ванАбель. Расскажите все, что вам известно о моей матери. Особенно о ее смерти. Атакже объясните, какова цель вашего приезда. Только не лгите мне.

Последние слова она произнесла таким тоном, словно бояласькакой-либо обиды с моей стороны, и оттого показалась вдруг такой хрупкой иранимой, что меня буквально захлестнула безмерная нежность по отношению к ней.

– Я приехал не для того, чтобы лгать, – сказаля. – Вам известно хоть что-нибудь?

– Нет, – после минутного молчания холодно ответилаШарлотта, но было очевидно, что это неправда. Она присматривалась и изучаламеня точно так же, как я не раз изучал других, стараясь проникнуть в их тайныемысли.

С легким кивком взяв меня под руку, Шарлотта направилась кдому. Ее грациозные движения, мимолетное прикосновение ткани юбки к моей ногелишали меня возможности ясно мыслить. Она даже не взглянула на целый полкрабов, выстроившихся по обе стороны от тропы с фонарями в руках, дабы освещатьнам путь. А вокруг благоухали цветы, пестрыми пятнами наполнявшие темноту, ипрямо перед домом росли массивные деревья.

Чуть-чуть не дойдя до ступеней лестницы, мы свернули всторону – под сень деревьев, где стояла деревянная скамья.

Шарлотта жестом пригласила меня сесть, и я подчинился. Тьмавокруг быстро сгущалась, но желтые огни фонарей, развешанных в кронах деревьев,и ослепительно яркий свет, лившийся из окон дома, позволяли достаточноотчетливо видеть окружающую обстановку.

– С чего мне начать, мадам? – обратился я кхозяйке. – Я ваш слуга и расскажу обо всем так, как вы пожелаете.

Шарлотта сидела вполоборота ко мне, сложив руки на коленях,и в ее позе отчетливо ощущалось напряжение.

– Рассказывайте по порядку и без обиняков, –ответила она, буквально впиваясь в меня взглядом.

– Дебора не погибла в огне. Она бросилась вниз сцерковной башни и разбилась о камни.

– Слава Богу! – прошептала Шарлотта. – Узнатьоб этом из человеческих уст…

Ее слова повергли меня в некоторое недоумение. Неужелипризрак Лэшер уже рассказал ей обо всем, но она ему не поверила?

Шарлотта выглядела очень подавленной, и я даже засомневался,следует ли продолжать, однако после секундного колебания заговорил снова:

– На Монклев обрушилась сильнейшая буря, которуювызвала ваша мать. Ваши братья погибли, а вместе с ними и старая графиня.

Она молча смотрела куда-то вдаль, онемев от горя – или,возможно, от отчаяния. В эти минуты она казалась вовсе не взрослой женщиной, амаленькой потерянной девочкой.

Я счел необходимым вернуться в своем повествовании немногоназад и объяснил Шарлотте, как очутился в городе и встретился с ее матерью.Затем я пересказал ей все, что знал со слов Деборы о призраке Лэшере и о том,как он без ведома Деборы умертвил графа, а потом оправдывался и защищался от еегнева. В заключение я сообщил о желании Деборы, чтобы дочь обо всем узнала иостереглась.

По мере того как я рассказывал, ее лицо становилось всесуровее, однако смотрела она не на меня, а куда-то в сторону. Я объяснил, какмог, значение предостережений ее матери, а затем поделился собственными мыслямиоб этом призраке и о том, что ни один маг никогда не писал о привидении,способном учиться.

Она по-прежнему молчала и не шевелилась, а на ее лицезастыло выражение безудержной ярости. Когда же я наконец решился возобновитьрассказ, заметив, что мне кое-что известно о призраках, Шарлотта резко перебиламеня:

– Хватит об этом. И больше ни с кем здесь об этом незаговаривайте.

– Хорошо, не буду, – поспешил я заверить ее, азатем поведал, что последовало за моей встречей с Деборой, и описал день еесмерти во всех подробностях, опустив только одну: что это я сбросил Лувье скрыши. Просто сказал, что он умер.

Вот тут Шарлотта повернулась ко мне и с мрачной улыбкойспросила:

– Как же он умер, Петир ван Абель? Разве не выстолкнули его с крыши?

Ее лицо искривила холодная, исполненная гнева улыбка, хотя яне понял, чем именно был вызван этот гнев – моими словами или поступками иливсем происшедшим в целом. Создавалось впечатление, будто она защищает своегодемона, считая, что я оскорбил его, и таким образом выражает преданность ему.Ведь наверняка он рассказал ей о том, что я сделал. Впрочем, не берусьутверждать, что догадка моя верна. Точно знаю лишь одно: ее осведомленность омоем преступлении напугала меня, и, возможно, сильнее, чем я осмеливался самомусебе признаться.

Я не стал отвечать на ее вопрос.

Шарлотта долго молчала. Казалось, она вот-вот разрыдается,но этого не случилось. Наконец она прошептала:

– Все решили, что я бросила свою мать. Но ведь вамизвестно, что это не так!

– Знаю. Ваша мать сама отослала вас сюда.