– Не смей говорить о его смерти! – резко оборвалАндре старший, калека Антуан.

Братья в ответ лишь презрительно фыркнули.

– А как он сегодня? – спросил доктор,отрыгивая. – Даже боюсь спрашивать, лучше ему или хуже.

– А чего можно ждать? – отвечала одна из кузин,когда-то, судя по всему, красавица. Однако и сейчас она не утратила обаяния ипривлекательности, так что смотреть на нее было приятно. – Я оченьудивлюсь, если за сегодняшний день он произнесет хоть слово.

– А почему бы и нет? – спросил Антуан. –Разум его остается таким же ясным, каким был всегда.

– Да, – подтвердила Шарлотта, – он правиттвердой рукой.

Началась словесная перепалка, все говорили одновременно, иодна из престарелых дам потребовала, чтобы ей объяснили, что происходит.

Наконец вторая старуха, настоящий сморчок, каких поискать,которая, не отвлекаясь ни на секунду, словно прожорливое насекомое, все времячто-то жевала, склонившись над тарелкой, внезапно подняла голову и, обращаясь кпьяным братьям, прокричала:

– Вы оба – никчемные негодники, и с плантацией вам несправиться!

Те ответили глумливым смехом, в то время как обе женщиныпомоложе со страхом поглядывали то на Шарлотту, то на почти парализованного,бесполезного мужчину, чьи руки лежали возле тарелки, как две мертвые птицы.

Тогда старуха, видимо довольная произведенным эффектом,выдала следующее заявление:

– Здесь всем заправляет Шарлотта!

Услышав такие речи, женщины помоложе совсем перепугались,пьяные братья опять принялись хохотать и фыркать, а на лице калеки Антуанапоявилась обаятельная улыбка.

Однако вскоре бедняга пришел в столь сильное возбуждение,что его буквально начало трясти. И тогда Шарлотта поспешно сменила тему изаговорила о приятном. На меня вновь посыпались вопросы о моем путешествии, ожизни в Амстердаме, о теперешнем состоянии дел в Европе, в частности оперспективах ввоза кофе и индиго. Мне, в свою очередь, начали рассказывать, чтожизнь на плантации очень скучна, что никто здесь ничего не делает, только ест,пьет и развлекается… и так далее, и тому подобное, когда вдруг Шарлотта мягкопрервала разговор и отдала приказ черному рабу Реджинальду сходить за старымхозяином и привести его в зал.

– Он разговаривал со мной весь день, – тихосообщила она присутствующим, скрыто торжествуя.

– Вот как? Да это просто чудо! – заявил пьяныйАндре, который к этому времени уже ел как свинья, обходясь без ножа и вилки.

Старый доктор, прищурившись, посмотрел на Шарлотту, необращая внимания на то, что его кружевное жабо все вымазано едой, а вино издрожащего в нетвердой руке бокала проливается на стол. Казалось, еще секунда, ион уронит сам бокал. У стоящего за его спиной молодого раба вид был оченьвстревоженный.

– Что значит – разговаривал с вами весь день? –переспросил доктор. – Когда я последний раз его видел, он находился вполнейшем ступоре.

– Его состояние меняется ежечасно, – ответила однаиз кузин.

– Он никогда не умрет! – прогремела старуха,вгрызаясь в очередной кусок.

В эту минуту в комнату вошел Реджинальд, поддерживаявысокого, седовласого, очень истощенного, похожего на скелет мужчину. Закинувтонкую руку на плечи раба и склонив набок голову, старик поочередно обвелвзглядом всю компанию – в его блестящих глазах светился острый ум.

Его усадили во главе стола, а поскольку он не в состояниибыл сидеть прямо, привязали шелковыми шалями к спинке кресла. Реджинальд,видимо досконально знающий процедуру, приподнял подбородок старого хозяина, таккак тот не мог самостоятельно держать голову.

Кузины тут же принялись трещать о том, как приятно видетьего в добром здравии и что они просто поражены столь заметным улучшением егосамочувствия. Свое удивление выразил и доктор.

Когда же старик заговорил, пришла моя очередь удивиться.

Он дернул вялой рукой и, приподняв ее, со стуком опустил настол. В ту же секунду уста его открылись и послышался глухой монотонный голос,хотя лицо не исказила ни одна морщинка – лишь нижняя челюсть чуть опустилась:

– Мне еще далеко до смерти, и я не желаю ничего о нейслышать!

Безвольная рука вновь судорожно дернулась над столом и сгрохотом упала.

Шарлотта, прищурившись, следила за всем происходящим, глазаее поблескивали. Я впервые видел ее такой собранной и сосредоточенной – все еевнимание было приковано к лицу старика и его безжизненно лежавшей руке.

– Бог мой, Антуан, – вскричал доктор, – нестанете же вы винить нас за излишнее беспокойство!

– Мой разум ясен, как всегда! – заявил полуживойстарик тем же бесцветным голосом. Очень медленно повернув голову, словно онабыла деревянной болванкой на скрипящем шарнире, он обвел всех взглядом и вновьс кривой улыбкой обратился в сторону Шарлотты.

Стремясь повнимательнее всмотреться, я наклонился вперед,чтобы свечи не слепили глаза, и только тогда увидел, что глаза старика налитыкровью, а лицо словно замороженная маска – при малейшей смене его выраженияказалось, будто ледяная поверхность покрывается трещинами.

– Я доверяю тебе, моя любимая невестка, – заявилон, и на этот раз полное отсутствие интонации с лихвой окупилосьгромогласностью.

– Да, топ рёге, – сладким голосом ответилаШарлотта, – я всегда буду заботиться о вас, не сомневайтесь.

И, придвинувшись к мужу, она пожала его безвольную руку.

– Отец, вы не страдаете от боли? – тихо спросилнесчастный калека, и во взгляде его, обращенном на старика, промелькнул страх –кто знает, возможно, он видел перед собой собственное будущее.

– Нет, сын мой, я никогда не чувствую боли. –Ответ прозвучал успокаивающе.

Чем дольше я наблюдал за полуживым созданием, гораздо болеепохожим на деревянную куклу, чем на человека, тем тверже становилась мояуверенность, что беседу с нами ведет вовсе не оно, а нечто вселившееся внутрьего и завладевшее его душой. На меня как будто снизошло секундное озарение: явдруг увидел подлинного Антуана Фонтене, загнанного в ловушку собственноготела, лишенного способности управлять даже своим голосом, – и этот АнтуанФонтене смотрел на меня глазами, полными ужаса.