А потом все пошло наперекосяк…

И к нашей похоти и взаимной неприязни примешалось чувство благодарности. По крайней мере, с моей стороны.

— Милая, ты еще на проводе? — спрашивает Фил, пока в моей голове прыгают странные мысли, которые я никак не собрать в кучу и определиться со своим отношением ко всему происходящему.

— Здесь я, — выдыхаю в трубку уже спокойнее.

Я выгорела. И сейчас просто щелкает выключатель эмоций, чтобы я окончательно не сошла с ума.

— Ну сымпровизировал я немного, в остальном держимся плана. И то, что твой муженек попал в больницу, нам только на руку.

— Фил, я не уверена, что хочу…

— Лиза! Это не моя месть, я всего лишь разработал план. И не терзайся сейчас, уже слишком поздно. Перед финишем часто сомневаешься, но потом ты поймешь, что я был прав, когда мы будем потягивать коктейли где-нибудь в так приглянувшихся тебе странах Карибского бассейна.

Слышу за спиной шаги и быстро говорю:

— Все, пока.

Вадим опускается в соседнее кресло и тоже закуривает. Я поворачиваю голову в его сторону, но он смотрит прямо, на море. В предрассветных сумерках и клубах сизого дыма он выглядит старше, еще и усталость, вероятно, сказывается. Мы впервые почти за неделю оказались дома вдвоем. С той ночи, когда я прилетела в больницу, и не разговариваем.

Даже в палате стараемся не сталкиваться. Вадим уезжает домой, я сижу с Мишей. Возвращается — уезжаю я.

Но главное, что муж поверил. И не потому, что любит меня, а потому, что любит нас обоих. И так отвратительно я себя никогда не чувствовала.

Да, все изменилось…

— Отца завтра выписывают, — говорит Вадим, выпуская изо рта струйку дыма. — А сегодня ночью я уеду.

Он так и не смотрит на меня.

— Куда? — спрашиваю, тоже отворачиваясь.

— Мир большой.

В груди щемит не от слов, а от интонации. Больше никакой усмешки, язвительности, сарказма — одна боль. Но разве не этого я и добивалась? Так почему мне тогда тоже больно?

Не ответив, поднимаюсь и иду в дом. Готовлю завтрак, пытаясь отвлечься, но получается плохо. Все валится из рук, горит на сковороде, и когда я в итоге случайно прижимаю запястье к раскаленному краю, плюю на все и опускаюсь на пол, чувствуя на щеке слезу.

Она катится, а я не останавливаю. Запах гари и дым застилают кухню, но задыхаюсь я не от этого. Наконец в дом заходит Вадим и машет перед собой рукой. Дверь оставляет нараспашку, выключает плиту и тянет меня за руку, ставя на ноги.

— Совсем чокнулась? Или уснула возле плиты?

Тряхнув меня за плечи, толкает на улицу и выходит следом. Я глубоко вдыхаю, опираясь на стеклянную дверь, и закрываю глаза. Из них все еще текут слезы, но сейчас их можно списать на реакцию на дым.

— Лиза! — снова трясет меня Вадим.

— Все в порядке, — отвечаю, пытаясь сглотнуть, чтобы избавиться от саднящего першения в горле.

— Дом чуть не сожгла вместе с собой, а так да, все в порядке. Какого черта с тобой происходит?

— Не знаю, — честно отвечаю, качая головой.

Вадим молчит, а мне хочется сбежать. И только бы не смотреть ему в глаза. Осталось потерпеть день, а потом он уедет. И, возможно, Фил прав: тяжелее всего сделать последний рывок.

— Лиза, если все из-за того… — делает заминку, но потом увереннее добавляет: — Я не знаю, когда вернусь, но, возможно, мы увидимся через год. К тому времени уже все забудется и станет легче.

Вряд ли мы больше увидимся. Но я уже второй раз об этом думаю, а оборачивается все совсем по-другому. Судьба отвернулась от меня. Или наоборот?

— Вадим, куда ты поедешь?

Зачем мне это? Но я не знаю, что еще спросить.

— Скорее всего, в Нью-Йорк. Этот город или окончательно раздавит, или позволит вздохнуть по-новому.

И слова, сказанные наконец-то с усмешкой, все равно пропитаны горечью. Я слышу ее, она проникает в меня и заставляет поднять глаза. И лучше бы я этого не делала… Я вижу во взгляде Вадима отражение своих эмоций.

— Ты поэтому не смотрел на меня? — вырывается вопрос, и я надеюсь, что он останется без ответа.

Не хочу знать. Я не должна была позволять себе такую реакцию. Почти всю жизнь училась сдерживаться, терпеть, а снова даю слабину.

— Почему? — Вадим уже почти дышит мне губы, и голова идет кругом то ли от его близости, то ли от дыма, от которого уже почти не осталось и следа.

— Тебе больно, — одними губами произношу.

— А тебе?

Ничего не говорю. Хватит. Разговоров у нас не получается, так зачем мучить друг друга?

Притягиваю Вадима за затылок к себе и целую. Сразу он теряется от неожиданности, но когда отвечает, когда я чувствую, как наши языки сплетаются, на секунду отрываюсь и шепчу скорее самой себе:

— В последний раз… Самый последний…

И снова поцелуй. Болезненный, проникающий этой болью в самое сердце.

Меня будто разрывает на части. С одной стороны, от болезненного наслаждения, а с другой — от болезненного чувства вины. Я пытаюсь все исправить. Хочу уехать и забыть, но Лиза сама меня держит.

Мы стали другими за короткий промежуток времени. Именно благодаря друг другу изменились.

«В последний раз… Самый последний…» — отдаются эхом в голове ее слова, пока я сжимаю тонкую ткань футболки, которая мешает добраться до кожи.

— Последний, — подтверждаю я скорее для себя.

Я погряз в этой женщине. Слишком мощно все между нами — на грани. Острые перепалки, жаркий секс, странная эмоциональная связь. Мы как два перца чили с одной ветки, поджаренные на открытом огне.

— Вадим…

Она так шепчет мое имя, прикусывая за мочку, пока я стягиваю с нас обоих одежду. Не могу сопротивляться, хоть не могу и остаться. Как я ненавижу и себя, и ее. За эту слабость, за эту боль, которую мы причиняем друг другу и отцу.

Но, кажется, она свела меня с ума. Когда целует, я не могу думать. Когда касается, просыпается первобытное чувство овладеть.

Сейчас, стоило Лизе коснуться моих губ своими, как я забываю обо всем. Вжимаю ее в стеклянную дверь, будто в этот последний раз хочу почувствовать каждую клетку ее тела.

Оставляю нашу одежду на веранде, подхватываю Лизу на руки и несу в дом. Пусть мы и находимся как будто на краю света, где ничего почти не видно, кроме моря, но все равно этот момент слишком интимен для улицы.

Дыма на кухне уже почти нет, и я опускаю Лизу прямо на кухонный стол — нет больше сил терпеть. Подтягиваю к краю стола, забрасываю ноги себе на плечи и, даже выматерившись сквозь зубы, вхожу.