Он присвистнул озабоченно:

– Что-то не то говоришь…

– Не свисти, – сказал я строго, – девок не будет.Любимая, таких, как ты, не было, нет и не надо…

– Почему? – спросил он тупо.

– Потому что нельзя, – ответил я, – потому что нельзябыть на свете массивной такой…

Я сделал выпад с ножом в руке, проверяя его реакцию, ведьчем бегемот массивнее и крупнее, тем замедленнее двигается, но едва успелувернуться от огромной, как дверь, пятерни.

– Молодец, – похвалил я. – В гаремах нет плохихтанцоров, правда? Ничего, цыплят по осени стреляют… Чем медленнее ты двигаешься– тем меньше ошибок делаешь! А еще ты знаешь, что чем страшнее у женщины морда,тем прозрачнее ее одежды?..

Он задумался, в то же время стараясь не двигаться, чтобы ненаделать ошибок, я танцевал вокруг сперва бессистемно, потом лезгинку, затемперешел в гопака, так можно подкрасться и подрезать сухожилия на пятках.

Вообще-то, тех, кто к нам с мечом пришел, лучше бызастрелить безо всякого меча, но пистолет у меня хоть и быстр, как у Спиллейнас Хаммером, но пуст, надо что-то придумать похитрее…

– Видишь, – крикнул я, – я как Вахтанг Комикадзе вокругтебя, а ты бы спел, как Тамара Ркацители!

Он хищно захохотал:

– Хочешь жить вечно, человечек?

– Хочу, – согласился я. – Пока получается.

– Уже нет, – ответил он, я едва успел метнуться всторону, как он ринулся на меня, растопырив руки и раскрыв чудовищную пасть.Пальцы цапнули меня за подошву, я бешено рванул ногу, выдернул, оставивботинок. При падении я перекатился через голову, больно ушиб локоть, колено,шею, голову и копчик. Ладонь упала на приклад автомата. Великан развернулся,снова распахнул пасть с двумя сотнями зубов.

– Жизнь, – сообщил я ему, – сложная штука. Сделать еепростой может только вот это…

Палец с силой вдавил спусковую скобу. Отдача едва неразмазала меня по стене, автомат грохотал, в груди великана появились дыры,оттуда хлынула черная, как нефть, густая пенистая жидкость. Он покачнулся,прохрипел:

– Ты… обманул?

– В этом мире лжи и лицемерия уже так труднокого-нибудь обмануть… – ответил я с грустью, – что это даже не обман, а так,фигня, военная хитрость. А что разрешенное, сам знаешь, неинтересно.

Он покачнулся, упал на колени. Кровь хлещет тугими струями,торкесса вскочила на стул, я начал оглядываться, попятился к компьютеру, ползаливает, как при прорвавшейся канализации.

– Ты… кто? – прошептал десантник.

– Человек, ожлобленный жизнью, – ответил я искренне. –Хотя, если верить французским гуманистам, я родился добрым. Но Фрейд говорит,что все мы рождаемся бесстрашными, доверчивыми и тупыми. И большинство из насостается тупыми. Ты не стой на коленях, я тебя уже простил… только автомат,прости, не выпущу.

Он прошептал уже едва слышно:

– Жизнь – как злая соседка. Прошла мимо и даже непоздоровалась…

– Если бы жизнь была интересна, – возразил я, – никтоне играл бы в карты.

Торкесса взвизгнула с высоты стула:

– О чем вы там говорите? Нашли о чем говорить!

Он указал мне на нее глазами:

– Послушай совета женщины и сделай все наоборот, чтобыпотом от нее услышать, что она так и хотела сделать, в то время как ты хернюкакую-то порол.

Глаза закатились под лоб, качнулся и с грохотом повалился набок. Я держал его на прицеле, торкесса вскрикнула:

– Чего ты ждешь? Надо включить компьютер!

– Погоди, – сказал я негромко. – Щас…

Тело десантника лежало недвижимо, я уже хотел было поднятьсяи убрать автомат, как вдруг его колени начали быстро подгибаться, рукиподбросили от пола, он вскочил, весь залитый кровью, и прыжком оказался на томместе… где я только что стоял.

Упершись спиной в стену, я выпустил остаток диска ему влевый бок. Он вздрогнул, повернул голову, в глазах блеснули оранжевые огни. Онпрохрипел, падая в лужу своей же крови:

– Скажешь, погиб обер-гендальт Кен Жутер из особогодесантного…

Кровь взлетела во все стороны, как при взрыве. Торкессазавизжала, ее тонкие лапки принялась поспешно стряхивать брызги. Телодесантника некоторое время лежало неподвижно, затем по груди и животу пробежалиголубые змейки электрических разрядов, послышалось шипение. Я потряс головой,но все в помещении на местах, только тело стремительно съеживается,уменьшается, превратилось в крохотный ком и растворилось. Пол снова блещетстерильной чистотой.

– Вот что значит высокая цивилизация, – сказал я свеликим почтением. – Какое уважение к экологии! Никакого мусора…

Торкесса спросила потрясенно:

– Ты… знал?

– Конечно, – ответил я.

– Но… откуда? Как?

– Это Земля, лапочка, – ответил я снисходительно. –Недаром же здесь извечную мудрость ищут!

– Но даже я не знала… что они вот так!

– А у нас каждый ребенок знает, – успокоил я, тем самымвогнав ее в черную депрессию. – Мы живем в психозойскую эру, если ты понимаешь,что это значит.

Все еще тяжело дыша, я прислонился в запоздалом изнеможениик стене. Голову откинул, прижимаясь затылком к холодному металлу, так я выгляжуэффектнее, видно, как бурно вздымается грудь, и хоть было бы красивше, будь намоем месте женщина, это сиськи вверх – сиськи вниз, сиськи вверх – сиськи вниз,сиськи вверх… словом, приятное зрелище, просто красота, но ладно, пустьпосмотрит, какой ширины бывает у меня грудь, как раз ее голова поместится…

Послышался дрожащий голосок:

– Ты все о’кей?

– Да, – ответил я, – конечно, еще бы!.. Врубай комп,пусть проц разгоняется, проверяется, вирусы ловит, фаеволы щупает, а я как раздоберусь до кресла, надо спешить.

Она торопливо метнулась к пульту. Я дотащился, вздрагивая ипотряхивая дланями. Почему-то хотелось остановиться, вскинуть кверху передниеконечности и заорать по-тарзаньи навстречу бьющим с потолка ветвистым молниямпод музыку Фредди Меркури. Торкесса торопливо ткнула в power on, глаза ее продолжалирастерянно бегать по клаве, ищут кнопку any key.

Я тяжело, с достоинством, опустился в кресло. Оно угодливоприняло форму моей задницы, что значит за галактическим океаном делано,качество не моей родной мануфактуры, в моем кресле не заснешь, а здесьрелаксируй себе, в таком кресле всегда по онлайну будешь битым в кваке.

Торкесса потрясла за рукав.

– Не спи! Если надо расслабиться, я сейчас помогу тебес твоими проблемами, я выполню все твои фантазии…