Кассия вздохнула и встала.

— Юлии очень тяжело, — услышала она далёкий голос отца. — Такое горе, а она ведь совсем одна. Кассия. Кассия! Очнись!

— Да, отец? — откликнулась девушка.

— Ты в порядке?

— Да, всё нормально.

— Нужно навестить Юлию, она нуждается в поддержке.

— Я так и собиралась сделать.

— Кстати, — вспомнил Постумий Сатрий. — В той комнате Юлия заметила следы долгого пребывания женщины, скорее всего, она там жила несколько месяцев. Но ведь никто и никогда её не видел. Я нанял хорошего адвоката для расследования, дуумвиры ведут это дело отдельно, но, думаю, в обоих случаях дело сведётся к поиску беглецов.

Постумий помолчал и, собравшись с духом, пошёл в сторону внутренних комнат. Эвризацес и Кассия последовали за ним.

— Ты говоришь, что с Ливией теперь можно общаться, как с нормальным человеком?

— Да.

— Попробую. Но, прежде чем мы войдём к ней, позови помощников на случай её неадекватной реакции.

— Хорошо.

Когда Эвризацес вернулся с тремя женщинами, Кассия и Постумий вошли к Ливии.

Её вид приятно удивил девушку. Мать сидела в кресле рядом с мраморной колонной и увлечённо читала длинный свиток. Седые волосы Ливии были собраны в высокую пышную причёску и украшены мелкими цветами. Кресло-качалка правым полозом прижимало край серебристой столы к плитам. Ливия томно потянулась и, почувствовав несвободу в движениях, наклонилась, чтобы освободить подол. Подняв голову, она увидела вошедших и встала им навстречу. Кассия вспомнила, как около двух недель назад вынуждена была ставить её в ужасающем виде: растрёпанной, с исцарапанными в кровь руками и лицом, в разорванном платье. Тогда она выкрикивала нечто бессвязное с пеной у рта. А сейчас она производила впечатление спокойной и умиротворённой женщины. Эвризацес творит чудеса!

— Здравствуй! — Кассия подошла и робко подставила лоб для поцелуя.

— Добрый день, красавица, — Ливия коснулась губами лба девушки, затем подала руки мужу, и тот слегка их сжал в знак приветствия.

— Ты великолепно выглядишь! — Искренне восхитился Постумий.

— Спасибо, — поблагодарила Ливия, усаживаясь на прежнее место и приглашая посетителей сесть на стулья, только что принесённые рабами. — Я давно не видела тебя, Постумий. Почему? И, почему, интересно, никто из соседей не навещает меня?

Отец и дочь быстро переглянулись. Никогда за то время, что Ливия живёт за городом, она не заводила разговор о том, чтобы кто-либо навещал её.

— Но ведь ты не выражала желания видеть кого-то, — выкрутился Постумий и, желая перевести разговор, спросил: — Почему ты так любишь этот греческий дворик? Чаще всего я встречаю тебя именно здесь.

Ливия пожала плечами:

— Я люблю цветы и пальмы. Расскажите мне, что творится в мире. Нерон всё ещё любит декламировать? Конечно, это очень удобно тщеславной Агриппине74. Но такое поведение дискредитирует императора в глазах граждан и соседних государств…

Постумий Сатрий и Кассия замерли в удивлении: Ливия говорила о событиях, происходивших лет пятнадцать-двадцать назад, когда Нерону было около двадцати лет и он нисколько не интересовался тем, что происходило в дали от театральной сцены, а страной правили Агриппина и её друзья.

— Дорогая, — ласково заговорил Постумий. — Произошло много событий. Нерон не изменил своим привычкам, но организовал убийство матери, обвинил многих сенаторов в заговоре и казнил их. Потом стал править самостоятельно.

— О, ужас, — вскричала Ливия и встала так резко, что закачавшееся кресло чуть не упало набок. Кассия, не решаясь взглянуть на мать, следила за ним. — О, ужас! Почему никто не сообщил мне об этом? Чего ещё я не знаю?

Постумий смотрел на женщину снизу вверх и видел в её глазах только гнев, не находя в них признаков безумия.

— Вскоре в Риме произошёл пожар, — продолжил он. — Из четырнадцати районов выгорели полностью три, а семь — больше, чем наполовину. Нерон обвинил во всём христиан, но до сих пор ходят слухи, что он сам приказал поджечь город, чтобы вдохновиться пожаром для декламации отрывков из Гомера. А через четыре года его убили…

— Какие четыре года? О чём ты? — Растерянно спросила Ливия. — Я приехала сюда в январе, сразу после вступления в должность магистратов, а сейчас май. Ты бредишь? Или обманываешь меня? А-а, поняла — вы все думаете, что я больная, ненормальная! — Глаза Ливии увлажнились слезами. — Но это не так, поверь мне! Ты должен мне поверить, ведь ты мой супруг и ты меня любишь! Ведь любишь, правда? Скажи, правда?

Она стояла перед ним, сидящим, и с мольбой ждала ответа. Кассии стало тревожно. Сначала она решила, что это связано с матерью и с тем положением, в котором оказался отец. Но потом поняла, что дело не только в этом. Девушка прокрутила в памяти минуты, проведённые с матерью, и вспомнила, что та ни разу не обратилась к ней. Как будто её, Кассии не было рядом. Ливия только поздоровалась с дочерью, холодно поцеловала и забыла о её существовании. Кассия почувствовала себя так, словно в открытом море её выбросило за борт, но никто из оставшихся на судне не заметил этого и оно, раздувая паруса уплывает всё дальше и дальше… Вынырнув из мрачных грёз, девушка услышала голос матери:

— Дорогой, я хочу жить вместе с тобой. Забери меня отсюда, — она потянула Постумия за руки, заставляя встать, и ласково посмотрела ему в глаза. А он, впервые после долгого перерыва ощутив близость жены, почувствовал, как сильно ему не хватало её все эти годы, и как сильно он нуждается в ней сейчас.

— Обязательно заберу, — чистосердечно пообещал он, немного помолчал и продолжил: — Я должен сообщить тебе тяжкую весть…

— Что-то с нашей дочерью? — Встревожилась женщина. Кассию бросило в жар. Вот почему Ливия не обращала на неё внимания — она не узнала свою дочь! Девушка начала бить нервная дрожь. Чтобы скрыть своё состояние, она вцепилась побелевшими пальцами в сиденье стула, крепко сжала колени и до боли прикусила губу. Постумий оторвал растерянный взгляд от жены и с сочувствием посмотрел на дочь. Следующий вопрос Ливии обрушился на её родных, как тяжёлая, каменная глыба:

— Кто эта девушка, что пришла с тобой? Ты не представил её мне…

Не способная больше выдержать, Кассия выбежала из перестиля. Не помня себя, она добралась до повозки и забилась в самую глубину её мягкого сиденья. Напряжение последних дней сказалось и она, не сдерживаясь, заплакала.

Постумий, несколько минут назад решивший, что его жена близка к выздоровлению, понял, что она все так же безумна, но только многолетнее буйство почему-то сменилось тихим сумасшествием.

Но всё-таки он решил сообщить Ливии то, из-за чего приехал к ней.

— Дорогая, наш сын Маркус умер…

Постумий внимательно смотрел на жену,