А в общем, могло быть и хуже. Еда – относительно сносная,два стюарда передвигались все же быстрее черепахи, пиво сплошь и рядом подавалихолодным. По сравнению с иными местами, куда забрасывало Мазура мановениегенеральских перстов, – сущий курорт.

Правда, чертовски скучный. Густой лес по обоим берегам рекиудручал монотонностью – иногда возникало даже впечатление, что «Хенераль» всеэти два дня старательно крутится вокруг большого острова: те же самые коряги,во множестве усеивавшие коричневую спокойную воду, те же чакры – небольшиефермы – попадавшиеся на берегу то справа, то слева, те же вопли обезьян где-тов кронах... Экзотику обеспечивали кайманы, в иных местах лежавшие на воде уберега целыми эскадрами и флотилиями, крупные черепахи на песчаных отмелях,попадавшиеся иногда на глаза анаконды и прочее зверье. Экзотика эта приеласьбыстро.

Однажды навстречу проплыл кальяпо – тройной плот из легкогобальсового дерева, длиной метров в шесть. Но и в этом зрелище не было особеннойэкзотики: на всех трех звеньях плота свалены штабелями самые прозаическиеящики, шестеро босых плотовщиков, чистокровных индейцев, одеты в самые что нина есть космополитические джинсы и рубашки, а на одном из штабелей шумноисторгает ламбаду новенький магнитофон-бумбокс.

Сосед Мазура по табльдоту, прилично говоривший по-английскистаричок, чиновник какой-то провинциальной торговой фирмы, после встречи сплотом стал рассказывать, что индейцы в Санта-Кроче делятся на «индиос» –относительно цивилизованных, обитающих в деревнях, и лесных – барбарос, которыедо сих пор ходят нагишом, пуляют по всему, что движется, отравленными стреламииз духовых трубок, засушивают головы убитых, а при случае не прочь полакомитьсязабредшим в их места чужаком. Мазур поначалу поверил, но Кацуба эти интересныероссказни безжалостно высмеял и объяснил, что чиновничек, несомненно,обладающий развитым чувством юмора, попросту пудрит мозги случайномуиностранцу: «барбарос» и в самом деле кочуют по лесам, но к одежде иогнестрельному оружию приохотились давно, иные даже с грехом пополам читаютгазеты, головы не засушивают уже лет с полста, а что до людоедства – брехня,разоблаченная еще сотню лет назад. В отместку Мазур поведал Мюнхгаузену, что вего родной Сибири белые медведи по ночам утаскивают постовых на перекрестках,зимой города заметает снегом до третьего этажа, а кофе в ресторанах подается ввиде кусочка коричневого льда, и несчастный клиент вынужден его сам разогреватьна спиртовке. Самое смешное, тот поверил, по всему видно...

Сейчас этого болтуна, к счастью, на верхней палубе ненаблюдалось. Мазур там оказался единственным живым существом. Делать былосовершенно нечего, и он торчал у высоких перил, швыряя окурки в коричневуюводу, время от времени перемещаясь внутри замкнутого квадрата.

В свое время конструкторы, учитывая сословные различия,которые в пору постройки корабля, конечно же, проявлялись не в пример резче, отразилиих в самом неприкрашенном виде – с учетом здешней специфики, сиречь отсутствияхолодов... Каюты первого класса (при неимении второго и третьего) размещались внадстройках, а палуба, занимавшая примерно половину длины корабля, былаотведена для прочего народа. Незамысловато и рационально: либо ты кабальеро ипутешествуешь в каюте на полном пансионе, либо плывешь на палубе, под вольнымнебом, питаясь тем, что прихватил с собой. Середины нет. Корабль разгороженпоперек высокой металлической сеткой – нечто подобное в свое время было наокеанских лайнерах вроде «Титаника», «Мавритании» и «Бисмарка». В сезон дождейнад палубой натягивается тент – этим удобства для прочих и ограничиваются.

Так вот, на палубе было гораздо веселее. Там оживленноболтали, в одном месте играли на гитаре и пели, в другом даже танцевали накрохотном пятачке, сплетничали, яростно ругались, мирились, попивали пиво ичто-то покрепче, даже смотрели портативный телевизор, кто-то безмятежно храпелпосреди суеты и гама, накрыв лицо шляпой, кто-то готовил на портативной газовойплитке нечто шумно шкворчавшее в кастрюле, кто-то хвалился новенькой винтовкой.Столпотворение стояло вавилонское, одним словом.

С некоторым душевным неудобством он высмотрелсоотечественников, которых обнаружил еще в первый день. С дюжинунепрезентабельно одетых мужичков сбились в тесную кучку, разливая из парыбольших бутылок здешнюю тростниковую водку, питье низов, бившее по мозгампочище кирпича. Естественно, оживленная беседа при этом была пересыпана самымиспецифическими оборотами великого и могучего русского языка – увы, окружающиеэтого никак не могли оценить в должной мере.

История была по нынешним временам банальнейшая – снованесколько российских рыболовных судов оказались на приколе у здешних берегов.Родина о них, полное впечатление, забыла напрочь, посольство не реагировало, иморяки в конце концов, пользуясь здешними суперлиберальными иммиграционнымизаконами, стали понемногу разъезжаться по стране – главным образом батрачить наплантациях. Лопес, деликатно подбирая выражения, сообщил как-то, что такихздесь уже несколько сотен.

Разумеется, Мазур и не пытался общаться с соотечественниками– прекрасно представлял, что они могли бы сказать «дипломату», пожалуй что,после очередного сосуда тростникового пойла, могли и попытаться залезть вфизиономию, получился бы совершенно ненужный в его положении скандал... Муторнобыло на душе, вот и все, сплошной бесконечный плач о былой империи, которая вчем-то была страшной, но т а к о г о скотства по отношению к обладателямсерпастого и молоткастого ни за что не позволила бы...

В довершение всего он перехватил горящий лютой ненавистьювзгляд, направленный, вне всяких сомнений, исключительно на него, –поскольку никого другого на верхней палубе не было. Хорошо еще, зло пялившийсяна него юнец никоим образом не принадлежал к соотечественникам: несомненно,здешний, очень похоже, чоло, в штопаных джинсах и выцветшей синей рубашке,сидит, опершись спиной на большой узел. Скорее всего, подался из своей нищейдеревеньки искать счастья в ближайший провинциальный городок, где рассчитываетнайти нечто послаще здешней редьки, – а тут, изволите ли видеть, нагосподской половине торчит у перил этакий хлыщ, франт долбаный в беломкостюмчике, наверняка клятый нортеамерикано[14], взирает сверхуна муравейник плебеев. Вот так и рекрутируются новобранцы для герильеро, дайтакому мачете и вбей в башку пару цитат из Маркса – и пойдет стричь головы так,что чихать устанешь...

Мазур поставил себя на место парнишки, посмотрел на себя егоглазами – стало неловко. Он, насколько мог непринужденнее, притворяясь, будтововсе не заметил горящего классической классовой ненавистью взгляда, перешел напротивоположную сторону. Смотрел, как форштевень монотонно режет коричневуюводу.

На носу появился Кошачий Фредди, бережно поставил ящик –вытащил на свежий воздух свой «антиквариат». Тут же лениво отирались обасолдатика, посаженные на корабль в целях бережения его от герильеро.