Вот тут ректор ошибся – никто не желал уносить домойпресловутые сборники статей и речей. Более того, некие личности начали,наоборот, притаскивать из квартир книги и тайком, словно незаконнорожденныхмладенцев, подбрасывать в ящики. Напомню, что на дворе стояли советскиевремена, мощь КПСС казалась незыблемой, вокруг роились стукачи. Если вамхотелось купить книгу, допустим, Валентина Распутина и вы по невероятной удачеслучайно увидели ее на прилавке, то просто приобрести произведение любимогописателя не получалось. В нагрузку к вожделенному Распутину приходилось братьеще и «Сборник выступлений партхозактива Брянской области» или «Письматрудящихся Л.И. Брежневу. Издание сто сорок восьмое». Ясное дело, что никтоникогда эту макулатуру не читал, но и выбросить ее было опасно. Куда швырнутьидиотскую книжонку? В урну на улице она не влезет: подобные тома в СССР имели шикарныйкожаный переплет, кирпичную тяжесть и соответственный объем. Оставить в метроили на автобусной остановке? Нереально. Прохожие мигом побегут следом зарастяпой с воплями:

– Товарищ, книжечку забыли!

Вынести вечером на помойку у родного дома? А потом тебявызовут в партком, ткнут пальцем в злополучный том и поинтересуются:

– Васильева, почему принадлежащая вам литература оказалась впомойке? Вы не согласны с линией партии?

Вот и гадай потом, кто из соседей проявил бдительность:вроде вышла ночью, во всех окнах чернела темнота.

Не желая забивать городские квартиры, мои знакомые вывозилистопки ненужных изданий на дачи, кто-то пытался жечь их в печках, но отличногокачества мелованная бумага начинала очень противно вонять. Понимаете теперь,отчего народ обрадовался, увидав возле нашей кафедры «склад», и по какимпричинам гора литературы не уменьшалась, а росла?

В разгар зимней сессии ко мне пришел третьекурсник КостяЕгоров, двоечник, прогульщик и бездельник.

– Дарь Иванна, – заныл он, – зачетик поставите?

От подобной наглости я даже растерялась. Но потом, навесивна лицо самое серьезное выражение, ответила:

– Егоров, вы не были ни на одном занятии, о каком зачетеможет идти речь?

– Ну Дарь Иванна, – стонал нахал, – че вам, жалко? Охота сомной возиться?

Я попыталась сохранить остатки преподавательскойпринципиальности и ничего не ответила. На самом деле Егоров был прав, никакогосмысла в его приходе на зачет нет, точно получит «неуд», опять вернется ко мнеи снова не сумеет ответить на вопросы. В результате накажу сама себя, придетсятаскаться в институт ради одного балбеса Костика. Ладно, сейчас возьму у идиотазачетку и забуду про Егорова навсегда. Нет во мне педагогической занудности, всегдасчитала, что силой ничему научить нельзя.

– Дарь Иванна, – плаксиво тянул не подозревающий ничего омоих мыслях оболтус, – ну Дарь Иванна, миленькая…

Я глубоко вздохнула и собралась сказать: «Давай сюдазачетку». Но Костик, очевидно, принял мой вздох за отказ, потому что заломилруки и с утроенным рвением воскликнул:

– Да я… Вот что хотите, все сделаю!

– Так уж и все? – прищурилась я.

– Абсолютно, – закивал Егоров, который в тот момент радизачета согласился бы отгрызть зубами все ручки с дверей факультета.

– Тогда убери книги от кафедры! – приказала я.

– Куда?

– Не знаю. Они должны исчезнуть, но выкидывать в мусор ихнельзя!

– Сделаю! – кивнул Костик и положил на стол зачетку: – Воттуточки распишитесь.

– Э, нет, – захлопнула я синюю книжечку, – сначала деньги,потом стулья. Справишься с заданием – приходи.

– Их завтра уже не будет, – бойко пообещал оболтус.

– Вот и хорошо, – согласилась я. – Приду около семи насеминар к вечерникам, и, если коридор окажется чистым, получишь свой зачет.

На следующий день я, начисто забыв о договоре, приехалавечером в институт и поразилась: ящики, набитые печатным хламом, пропали. Неуспела я войти на кафедру, как в комнате материализовался Костик.

– Задание выполнено, – отрапортовал он, – ставьте зачет.

– Надеюсь, ты не выкинул тома на улицу? Иначе у нас могутслучиться неприятности, – вздохнула я, расписываясь в нужной графе.

– Не, их люди унесли к себе домой.

– Кто? – изумилась я.

– А все! Хватали, давились.

– Ты врешь! – забыв про статус педагога, воскликнула я.

– Зуб даю, – закивал Костик.

— Как ты сумел убедить народ разобрать… э… гм… ну, в общем,книги?

– А вы невнимательная, – укорил двоечник. – Просто объявуповесил, не видели? Посмотрите в коридоре.

Я вышла за дверь. На стене, как и раньше, маячил плакат,написанный аккуратным почерком, но только сейчас мне стало понятно: содержание«дацзыбао» коренным образом изменилось. Вместо «Берите все. Бесплатно» теперьстояло совсем иное: «Никому не трогать! Редкие книги! Завтра унесем! Даже неприближайтесь. Будьте интеллигентными людьми, не прите ценную литературу!»

– Ну и ну! – только и смогла вымолвить я. Егоровзаговорщицки подмигнул:

– Враз расхапали! Даже ректор поживился, взял пять штук.Интересно, зачем они ему?..

Резкий звонок мобильного заставил вздрогнуть, я схватилатрубку.

– Ну и идиоты встречаются! – с жаром воскликнула Ксюша.

– Что-то случилось?

– Бабушку привезли, – пояснила подруга, – с острым животом.Женщина пожилая, за восемьдесят, тут аккуратность нужна. Вызвали дляконсультации профессора Ливанова, а пока Андрей Моисеевич с восьмого к нам навторой спускался, бабусю в приемном покое оставили. С ней зять приехал. Ясначала подумала, сын, очень почтительный такой, но оказалось, муж дочери. Повиду типичный бандюган, теперь подобных редко встретишь, прямо карикатурныйвариант: бритый череп, шея как у стаффордшира, цепь золотая, перстни и речьсоответственная. Представь картину: бабулечка на каталке стонет, зятек рядоммаячит: голова опущена, руки сложены – образцовая сыновняя скорбь.

В довершение он еще иногда вынимал платок, шумно в негосморкался и снова застывал, словно статуя, символизирующая кромешное горе. Ябумаги заполняю, больную в палату оформляю. И тут бабулька вдруг говорит:«Васенька, а сколько сейчас времени? Который час?» Зятек откашливается и басит:«Ой, мама! Что вам время? Вам не часы, а минуты считать надо!»