– Я тебе не нравлюсь? – Он приблизил свое лицо иоскалил зубы.

– Вы мне отвратительны, – ответила Лиза иневозмутимо добавила: – Но хорошо, что вы зашли, нам нужно поговорить оденьгах.

– Вот как? – Вэнс поднял брови.

– По моим предположениям, вы задумали нечто оченьсерьезное, связанное с мистером Морли, – сказала Лиза, тщательно подбираяслова. – Стало быть, я очень рискую, ведь меня видели в миссии, и вообщеон часто сюда приходит. А опыт всей моей жизни говорит мне, что если рисковать– то не даром.

– Ты хочешь денег?

– Да, денег, – кивнула Лиза. – И много.

Вэнс задумался. Он не ошибся, девчонка изменилась. Исчезлоравнодушие, она перестала увлекаться гашишем, теперь она производит впечатлениечеловека, который твердо знает, чего хочет.

– Я же сказал, что заплачу.

– Разумеется, заплатите, – спокойно кивнулаЛиза. – И сделаете это сегодня, пока я вам нужна, потому что потом, когдав пятницу вы сделаете все, что хотели, вряд ли от вас можно будет что-нибудьполучить.

«Кое-что ты от меня в пятницу получишь», – злорадноподумал Вэнс и спросил:

– Сколько ты хочешь?

– Десять тысяч турецких лир, – отчеканила она.

– Ого! – Вэнс поднял брови. – Откуда же явозьму тебе сейчас столько денег?

– Я подожду до вечера, – согласилась Лиза. –Если к девяти часам вы не положите на этот столик десять тысяч турецких лир, яприму меры.

– Пойдешь в полицию? – усмехнулся господин Вэнс.

– Нет, я обо всем расскажу мистеру Морли. Поверят мне вмиссии или не поверят, но Морли никак не сможет прийти сюда в пятницу, и весьваш тщательно продуманный план сорвется.

Опять он уставился на нее в упор. Но Лиза совершенноспокойно выдержала его взгляд.

– Хорошо, – медленно кивнул Вэнс, – вечеромденьги будут у тебя.

Борис спустился по каменным ступеням кофейни Сандаракиса.Тот же сладковатый туман, запах кофе, опиума и кальяна, та же разноплеменнаяпублика, но с появлением Ордынцева в кофейне ненадолго наступила тишина. Ниодин торговец не подошел к нему, никто не предлагал сомнительной коммерции,вокруг Бориса образовалась пустота, полоса отчуждения. Посетители кофейнишарахались от него как от зачумленного.

Не обращая на это внимания, Борис направился к слепомутурку, который, как всегда, дремал в углу со своим кальяном.

– Салям, эфенди, – вежливо обратился Борис кстарику, – я пришел поговорить с вашими друзьями.

Старик, услышав его голос, удивленно поднял к нему слепыебелые глаза и прошамкал беззубым ртом:

– Шам пришел?

Затем, видимо, смирившись с непостижимостью поступков этихстранных русских, он щелкнул пальцами. Дверца в стене отворилась, оттуда, как ив прошлый раз, высунулась волосатая лапа, Бориса втащили в темноту. Как ипрежде, несколько минут его тащили, толкали, и наконец он оказался в каморке,освещенной тусклой масляной коптилкой, среди злобных бандитских физиономий. Ноесли в прошлый раз Бориса встретили здесь с веселым злым любопытством, тосейчас злобы вокруг прибавилось вдесятеро, а весельем и не пахло.

Возле Бориса появился рыжий пузатый карлик Черевичка согромным кривым ножом в руке и, задыхаясь от злобы, пропищал:

– Ну, золотой-серебряный, что скажешь? Мало тебе, чтоИсмаила разменял, еще за чьей-то душой пришел?

– Что ты с ним болтаешь, Черевичка? – послышалсяглухой бас из-за угла. – Кончай его без разговора, да зашьем в мешок!

Стараясь сохранить внешнее спокойствие, Борис заговорил:

– Господа бандиты, я к вам сам пришел, стало быть, уменя есть что вам сказать. Так будьте любезны, сначала выслушайте. А уж потомрешайте, что со мной делать.

В комнате воцарилась на несколько мгновений напряженнаятишина. Черевичка проверил пальцами лезвие ножа и поводил вокруг круглымивыпуклыми глазами, стараясь угадать настроение своих товарищей.

– Пусть говорит, – пробасил тот же голос, которыйминуту назад настаивал на немедленной казни, – пускай говорит, послушаем,какую пулю он отольет, в расход пустить гада всегда успеем.

– Разумные слова, – кивнул Борис в темноту, –в расход пустить меня вы всегда успеете, было бы за что.

– За Исмаила! – злобно пропищал снизу Черевичка.

– Господа бандиты, уважаемого Исмаил-бея, да будет мири покой его праху, – театрально заговорил Борис, надеясь, что так будетдоходчивее, – убил вовсе не я. Сами посудите, я искал его долго, плыл ажиз самой Феодосии, добивался встречи – и для чего? Чтобы убить его, не успевперемолвиться парой слов? Да сами сообразите: Исмаил-бей был человеком ловким,сильным, опасным – разве мог я справиться с ним?

Среди бандитов начались негромкие разговоры: хоть и струдом, но доходило до них очевидное. Исмаил-бей был для них непререкаемымавторитетом, полубогом, и тут вдруг его прирезали как ягненка. Да еще кто?Какой-то чужак, русский… И хоть на вид он выглядел довольно крепким, но не былов его глазах той звериной повадки, по которой узнают друг друга лихие люди. Такчто последний аргумент Бориса показался бандитскому собранию убедительным.

– Кто же убил его? – послышалась из угласаркастическая реплика. – Вы там были вдвоем! И почему же ты тогда сбежал,если не убивал Исмаил-бея?

– Господа бандиты! – Для большей убедительностиБорис прижал руки к сердцу. – Представьте, что вы застали бы меня возлетрупа. Вы бы меня на клочки разорвали, не дав и слова сказать в своеоправдание! А кто убил – возможно, вы сами ответите. Когда мы разговаривали сИсмаилом, светильник внезапно погас, в темноте я услышал звуки борьбы и кто-топрошипел, как змея, «Шейс-с» – видимо, Исмаил сумел ранить его стилетом. Большея ничего не слышал, а когда сумел осветить комнату, Исмаил-бей был уже мертв.Клянусь вам, то, что я говорю, – чистая правда. Вы ведь видели в тот день,что на стилете Исмаила была кровь? Он ранил своего убийцу, а у меня нет свежихран и царапин, можете проверить.

Бандиты загалдели, обсуждая слова Бориса. Гул голосов был нетакой враждебный, как вначале. Желая поскорее склонить колеблющуюся чашу весовв свою пользу, Борис выложил последний, хотя и крапленый козырь:

– И вот что я нашел тогда, возле трупаИсмаил-бея! – Он раскрыл ладонь и показал зажатую в ней булавку длягалстука с маленькой черной жемчужиной.

Бандиты, отпихивая друг друга, проталкивались к нему, чтобырассмотреть булавку. Как и во всяком другом случае, вещественное доказательствооказалось убедительнее любых слов.

– Вэнс, – прозвучало глухо.

И следом послышались выкрики из разных мест:

– Вэнс! Вэнс! Вэнс!