ответ на прозвучавший вопрос Валера наклонился к уху начальника, и какое-то время шептал ему что-то. Когда же он закончил, Иван Иванович ощутил себя так, будто достиг просветления.

– Неужели там все подставные? – изумился он. – И народ тоже?

– Народ в первую очередь, – заверил его Валера. – Вы же сами этот народ видите. Этому народу на большой дороге место. Одни злодеи. Разве можно таких извергов к первому лицу подпускать? Или ко второму? Или к третьему? Нет уж – лица отдельно, а народ отдельно. Так уж оно у нас исстари заведено.

– Да, – согласился Иван Иванович. – Народец, конечно, подкачал. Отсталый у нас народец, темный. Ну да ничего. Мы его воспитаем. Все смутьянство из него выбьем. Даст бог, не нам, так внукам нашим достанется правильный, послушный народ.

Чем дольше общался Иван Иванович с электоратом, тем в большее впадал уныние. Решительно никто не любил его, и не желал участвовать в его митинге. Вконец отчаявшись, сунулся он к всегдашним своим сторонникам, к неприхотливой опоре своего трона – пенсионерам. Тех он отыскал на привычном месте – возле помойки вблизи супермаркета, где престарелый электорат выуживал из мятых железных баков просроченную кормежку.

Но общение сразу не заладилось. В старух будто вселился сонм бесов. Едва увидев мэра, обрушились они на него с необоснованной критикой и вульгарными оскорблениями.

– Ты почто баню присвоил, ирод? – орали старухи, скаля на Ивана Ивановича вставные зубы. – Нам мыться где, а? Устроил там вертеп, блядей навел.

– Бабушки, бабушки, вы все не так поняли, – пытался разъяснить ситуацию мэр. – Ничего я не присваивал. И прекратите уже обзывать непотребными словами сотрудниц администрации.

– У нас в доме крыша третий год течет! – хрипло возмущалась какая-то старушенция, грозно замахиваясь на мэра костылем.

– У нас во дворе еще прошлым летом все канализационные люки украли, – орала другая бабка. – Теперь ходить боимся, как бы туда не провалиться. Когда вы новые поставите?

Иван Иванович понял, что старушки политически неграмотны, и не понимают всей сложности международной ситуации. Он счел своим священным долгом просветить их по данному вопросу. Иван Иванович стал с чувством рассказывать о вражеских ракетах у границ Родны, о танковых клиньях на рубежах отчизны. Он говорил о сонмищах врагов, внутренних и внешних, черными воронами кружащих над единственным оплотом добра и света. Тут Иван Иванович затронул животрепещущую и насущную тему – он повел речь о поругании коллективным западом традиционных семейных ценностей, о пропаганде всяких гадостей и почти коснулся вопроса климатического оружия и внедренных в мозг чипов, но тут бабки словно с цепи сорвались. Озверевшие старухи едва не бросались на него с кулаками. Ивану Ивановичу захотелось перекреститься и мелом очертить вокруг себя защитный круг. А еще бы лучше, подумалось ему, иметь свой личный бункер, надежный, безопасный, с крепкими дверями, чтобы закрыться там от этого противного народца, а внутрь пускать только приятных сердцу людей.

– Баню верни, гнида! – орали на него старухи, грозно замахиваясь костылями на народного избранника.

Иван Иванович пошел ва-банк. Он выложил электорату всю правду о злодеяниях вашингтонского обкома. О том, как всенародно обожаемый президент, главное и единственное достояние России, не покладая рук лично отбивает атаки рвущихся через границу гей-парадов.

Первый плевок прилетел в Ивана Ивановича в тот момент, когда он коснулся крымского вопроса. Вместо того чтобы проникнуться чувством законной гордости, бабки вконец осатанели.

– Американский сенат на днях принял решение сделать нас всех трансвеститами! – зашел с козырей Иван Иванович.

– Что б ты провалился, нехристь! – хрипло заорала ему в лицо злобная старушенция.

Валера схватил начальника за руку и потащил прочь от разъяренной толпы пенсионеров. И очень вовремя, потому что ветеран дед Макар как раз в это время пошел в свою квартиру, чтобы достать из сундука бережно хранимый трофейный штык-нож и пустить его в ход.

– Что же это, а? – бормотал потрясенный до глубины души Иван Иванович. – Какие злые и темные люди! Неужели они не понимают всю серьезность геополитической обстановки? А наши блистательные победы в сфере внешней политики их даже не волнуют. Заладили свое – пенсии копеечные, баню им подавай, крыши текут, канализация забилась. Президент фактически решает судьбы мира, сотрясает международные сборища своими полными мощи и правды речами, а они все о своих мелочах заботятся. Ох, как же подкачал народец, как подкачал. Если бы не этот народ, давно бы уже встали с колен.

– Пойдемте скорее, – предложил Валера, опасливо косясь по сторонам. – Там люди собираются. У них в руках камни.

После этих слов Иван Иванович прекратил ругать неблагодарный народ и вслед за помощником заспешил к своей машине.

4

За окнами администрации сгущались сумерки, а Иван Иванович продолжал сидеть в своем кабинете, подперев щеку кулаком. Перед ним на столе стояла емкость с коньяком и простой граненый стакан. Иван Иванович влил в себя уже четверть литра, но по-прежнему был трезв, как стекло. Алкоголь не брал его. Слишком тяжелы были его думы, слишком грозные тучи сгущались над его головой. Завтра в город пожалуют репортеры из столицы. И что он покажет им? А показывать-то было и нечего. Хуже того, назавтра, чего доброго, смутьяны и экстремисты возьмут да соберутся под окнами администрации и начнут ругать богом данную власть. Беда, беда....

Искал Иван Иванович способ победить зло в виде народа, и не находил. Неужто этот подлый и грязный народец отнимет у него все? Отнимет и то, что уже нажито, и то, что еще мог бы нажить. И даже отнимет заветную виллу в солнечной Италии.

– Ох, не с теми врагами боремся, – пробормотал Иван Иванович в полумраке. – Не НАТО и США, а вот эти, свои, главные недруги. Уж я надеюсь там, наверху, это понимают и принимают меры. А иначе проснешься в один прекрасный день....

Что случится в тот прекрасный день, Иван Иванович досказать не успел. Его прервал стук в дверь.

Иван Иванович не ждал гостей в столь поздний час, и немного встревожился. Мелькнула страшная мысль – уж не явились ли озверевшие люди по его душу, с камнями да костылями. Но нет, бог миловал. Когда дверь приоткрылась, в кабинет просунулась широкая, лоснящаяся жиром, физиономия племянника Гены. Этого балбеса Иван Иванович четыре года назад пристроил в полицию, и за время службы в органах Гена успел поправиться на сорок килограмм.

– Ну, чего тебе? – не по-родственному холодно спросил Иван Иванович, когда Гена всей своей неохватной тушей втек в его кабинет. – Не до тебя мне сейчас.

– Да я вот мимо проходил, дай, думаю, зайду, – ответил