– Замолчи свой рот, ты, швицер в фуфайке! – громыхнул Подкова – кузнец по профессии, он был известен тем, что мастерски воровал лошадей и управлял ими, а те слушались его, как никого другого. – У Алмазной рука легкая. Алмазная – и всех делов.

И снова раздался гул. Все заговорили одновременно. Не вслушиваясь в этот бессвязный поток слов, Таня закрыла глаза. Какая-то странная апатия охватила ее с головой. Ей было абсолютно все равно, что будет дальше. Все казалось расплывчатым, словно спрятано было в густом тумане. И в этом тумане она плыла наугад, не видя берегов и не понимая, в какую сторону движется. И куда приплывет – она тоже не знала.

– Алмазной доверяет Японец, – снова загудел Шмаровоз, он упрямо гнул свою линию.

– Да она любому мужику сто очков форы даст! У нее яйца покруче, чем у вас будут! – заржал Ванька-Босяк.

– А ну тихо! Заткните рот ушами и не делайте мине на голове жопу! – наконец рявкнул Хрящ, стукнув кулаком по столу. – А хто шибко борзый соплями вылезет, то как шандарахну промеж глаз! Тут надо дотумкать за следующее. Работы в городе – непочатый край. Или мы делаем ноги, как два адиёта в четыре ряда, и пускай другие гуляют за наше здоровье, или мы говорим свое слово так, шоб каждый по-одинаковому сказал. Шоб как единое целое сковыркнуться всем, да промеж собой не фордабычиться или за какую манеру. Манера здесь одна – гулять, ну или за нас по другим гулять. Я свое слово сказал.

Он обвел всех собравшихся тяжелым взглядом. Тане вдруг подумалось, что у него положение сложное: Хрящ был вор авторитетный, к нему прислушивались. А какому вору не лестно, когда его хотят выдвинуть в короли? Но вместо гордыни у Хряща был большой жизненный опыт, и он понимал, что промышлять в воровском мире нужно не только лихостью, а и теми качествами, которых у него, Хряща, нет.

Вот и мучился Хрящ, разрывался на части перед своими товарищами, и Таня это прекрасно видела. Теперь все зависело от него. Так бывало не раз на сходах – проходил тот кандидат, за которого высказался самый авторитетный вор. И этот же вор становился правой рукой кандидата и мог сместить его в случае необходимости. А в самом крайнем случае – и сдать кому-нибудь в расход.

Все ждали, что скажет Хрящ, и Таня поняла, что наступил тот решительный момент, когда от его слова будет зависеть судьба всего схода. Все решит именно он. Это знал и Хрящ. На его лице читались мучительные сомнения. И все бандиты не отрывая глаз смотрели на него.

Живя по указке, эти люди, хлебнувшие горя, привыкли слушать самого свирепого, самого сильного волка. Вот таким волком был Хрящ.

Он еще раз обвел комнату тяжелым взглядом, и глаза его остановились на колоде карт.

– Алмазная, – сказал, словно выплюнул, он. – Это мое слово. Кто еще хочет сказать?

Все молчали. Притих даже Котька-Перчик, сбитый с толку словами своих же товарищей. А Таня чувствовала себя так спокойно, словно не понимала, что в этот момент решалась ее судьба.

– Режь, – выдохнул Хрящ, Шмаровоз подскочил к столу и схватил лежащий на нем нож.

Карты – вощеную, засаленную бумагу – разрезали со второго хода: это было не так легко, даже учитывая силу и опыт Шмаровоза. Каждому из присутствующих в комнате он дал половинку карты и угольный карандаш, они лежали в коробке под столом и были также приготовлены заранее.

А писать ничего, в общем, не требовалось – воры были безграмотны. По традиции, когда было названо имя главного кандидата и больше возражений не следовало, голосующие за этого кандидата царапали на карте +. Те же, кто голосовал против, несмотря на всё, сказанное в поддержку, ставили минус. Голосование было анонимным. Потом все заполненные половинки карт сваливали в шапку, и самый старый вор подсчитывал число «за» и «против». Если голосов «за» было больше – кандидат становился официальным главарем. Если поровну – кандидат считался провалившимся и банда распускалась. Если же больше было тех, кто проголосовал «против», – то же самое – ликвидация банды.

Тане попалась половинка шестерки пик. Что-то отдаленно защемило в душе. И, не понимая, что делает, Таня начертила на своей половинке минус.

Карты были свалены в шапку, и Хрящ начал подсчет. Почти все проголосовали «за», кроме одного голоса «против».

– Алмазная, – растягивая гласные, провозгласил Хрящ. – Ныне сход постановил так: быть всем нам под Алмазной. Пока судьба к ней рулит.

Так Таня возглавила бывшую банду Корня.

По традиции окончание схода заканчивалось грандиозной попойкой, и Таня заранее приготовила всем угощение и невероятное количество водки. Когда компания разгулялась, она подсела к Хрящу.

– Почему ты сказал за меня? Ты ведь был против, – спросила она его, не надеясь на искренний ответ. Но Хрящ вскинул на нее насмешливые глаза.

– А я и сейчас против. Но так будет проще убрать тебя, если не справишься. Ты особо не радуйся, девочка. Думаешь, тебя сделали королевой? Нет. Сегодня тебе подписали смертный приговор.

– Смертный приговор над каждым из нас, – вздохнула Таня, – и каждый получит его в свою очередь. Кто раньше, кто позже – кому об этом знать.

– Ты попала под раздачу в плохое время, – чеканил Хрящ, – будет война. Слободка пойдет на Молдаванку. Не смолчит и Пересыпь. Вопрос: что будешь делать ты?

– Как – что делать? Это же просто. Стараться, чтобы вы все выжили. Разве не за этим выбрали меня?

– Ты странная. – Хрящ смерил ее презрительным взглядом с головы до ног. – Ты, похоже, не понимаешь, с кем связалась. Хлопцы тихо так сидеть не будут.

– А никто не будет сидеть. Время сейчас такое – не рассидишься. Жопа отвалится. Ты мне лучше другое скажи. Кто из хлопцев болтал за конец Корня?

– Да никто не болтал, – пожал плечами Хрящ. – Все думали за сход.

– А ты проследи, чтоб не болтали, – усмехнулась одними губами Таня. – Японец велел держать язык за зубами. Пока время не придет…

Домой она вернулась под утро, торжественно доставленная Подковой в новой пролетке, заранее купленной ради такого шикарного случая. Услышав от Тани новости, Лиза всплеснула руками:

– Коронация! Мать честная! Королева Молдаванки! Не поверила бы ни за что! – и тут же добавила (совсем другим тоном): – Я молиться теперь за тебя буду больше. – И потом: – Зря ты с ними связалась. Убьют они тебя. Как пить дать убьют…

– Ну что ты, Лиза… – Тане вдруг стало как-то тоскливо на душе. – Может, и проскочим…

– Может. Корень вот не проскочил… Гека не проскочил… – начала Лиза.

– Лиза, не надо… – почти крикнула Таня. – Не надо! И без тебя на душе тошно!

– Пить меньше надо. Тогда не будет тошнить, – не удержалась Лиза.

– Что значит – исчез? – Ванька-Босяк и Зима стояли перед Таней, похожие на провинившихся школьников. Глаза ее метали молнии, но она, похоже, не отдавала себе в этом отчета.

– А вот так… Исчез он, уже вторые сутки. Ни дома не показывался, ни у марухи своей. Исчез сразу, как короновали тебя. Под утро домой не пришел, – бубнил Ванька-Босяк.