— Мне не доставило это удовольствия. Мне, вообще, не по душе чужие страдания.

— Даже страдания обидчиков?

Я помотала головой.

— Ничьи. Нельзя отвечать жестокостью на жестокость.

Я вновь поймала на себе изучающий взгляд Алекса, и поспешила его отвлечь.

— Потанцуй со мной.

В его глазах заиграла фирменная усмешка.

— Хочешь развлечь надутых индюков, Тина?

Осмелев, я встала на цыпочки и шепнула ему на ухо:

— Хочу первый танец со своим мужчиной.

Несколько секунд Алекс смотрел на меня, затем со вздохом взял мою руку и повёл в центр зала. Не в силах оторвать от него взгляда, я обняла его за шею. Руки Алекса легли мне на талию и слегка толкнули к себе. Ещё один его фирменный жест. Его запах, мужской и сексуальный, мгновенно одурманил меня, стирая присутствие других людей вокруг нас, их любопытствующие взгляды и перешёптывания.

Мы даже не танцевали, просто покачивались под какую-то медленную композицию. Я смотрела в его глаза и не могла наглядеться. Как кто-то мог быть настолько мужчиной, насколько был он. Красивый, мужественный, до безумия сексуальный. Неудивительно, что Селена была не в себе. Такого, как он забыть невозможно.

— Вы с Селеной долго были вместе? — осторожно спросила я. — Спрашиваю только потому, что, кажется, она тебя не забыла.

— Мы никогда не были вместе, — лицо Алекса оставалось безмятежным. — Я никогда не был в отношениях с женщинами.

Мои глаза расширились.

— Никогда? Но... как это возможно? Ты ни с кем не встречался?

— Ни с кем.

— Но... Почему? Ты никого не любил?

— В своей жизни я любил лишь двоих людей, и они не были женщинами.

Я открыла рот и закрыла, не решаясь задать постыдный вопрос, на что Алекс укоризненно поднял бровь.

— Повторю ещё раз, Тина, я не гей, и никогда им не был. Этими людьми были мой отец и младший брат.

— Твой брат тоже погиб в пожаре? — мой голос дрогнул. Страшно представить, что пришлось пережить Алексу в детстве.

— Нет, он погиб по-другому.

Пальцы на моей талии едва заметно дрогнули, и что-то подсказало мне не расспрашивать его об этом дальше.

— А твоя мама?

— Я её не помню, — он равнодушно пожал плечами, — она бросила нас, когда Расти был год.

— Мне очень жаль, Алекс, — я опустила глаза, чтобы он не заметил набежавших слёз. Рядом с ним я становилась чересчур чувствительной.

— Не нужно, Тина. В отсутствии привязанностей есть своя прелесть — нечего терять.

От этой холодной циничной фразы я вздрогнула.

— Тогда почему ты взял меня к себе? Почему ты со мной?

Изумрудные глаза несколько секунд, не мигая, смотрели на меня.

— Потому что ты напоминаешь мне о том, каким я когда-то был.

Почему-то от этих слов у меня перехватило дыхание.

— Алекс...

— Достаточно танцев на сегодня, Тина, — ладонь Алекса вдруг скользнула на мою ягодицу и больно её сжала. — Думаю, мы не станем дожидаться официальной части. Анонимное пожертвование тоже сойдёт за благотворительность.

Схватив за руку, он потащил меня к коридору.

— Очень надеюсь, что за эти дни твой организм успешно регенерировал, милая. Впереди у нас долгая ночь.

Дорога домой была немного странной. Я рассчитывала на романтичные поцелуи на заднем сиденье «Роллс-Ройса», однако, Алекс сел вперёд рядом с Зедом. За всё время нашего пути он не проронил ни слова и, казалось, даже не шевелился. Когда машина остановилась за резными воротами, он вышел первым и, опередив Зеда, сам открыл для меня дверь. Торопливо перебирая каблуками по мраморной дорожке, ведущей к дому, я едва успевала за ним. Его обычно грациозная и вальяжная походка была быстрой и стремительной, движения рук резкими.

Как только дверь за нами захлопнулась и я открыла рот, чтобы спросить, что с ним произошло, тяжёлое тело навалилось на меня, прижав к стене. В безмолвной тишине его рот накрыл мой, руки грубым движением сдёрнули платье с плеч, обнажив грудь.

— Аккуратнее, — вырвалось у меня, — этот наряд стоил тебе целое состояние.

Ответом мне послужил треск рвущегося материала. Переливающаяся в лунном свете ткань, тяжёлой грудой повалилась на пол, оставляя меня стоять в одних бесшовных стрингах и босоножках. Чувство сожаления промелькнуло в моем объятом вожделением мозгу: сколько подносов мне нужно было разнести, чтобы заработать хотя бы на молнию от этого платья? Но оно также быстро исчезло, когда обнажившаяся грудь впечаталась в атласные лацканы смокинга, а раскалённые ладони Алекса с силой сжали кожу ягодиц и потянули вверх. Инстинктивно обхватив мощный торс ногами, руками я обняла его шею. Трение тонкого шерстяного материала обожгло распахнутое лоно, заставив меня тихо застонать.

Терзающий жар рта покинул мои губы, послышался металлический лязг пряжки и звук открывающейся молнии. Наши с Алексом взгляды встретились. Ещё никогда я не видела у него такого взгляда: в нём не было усмешки, жаркого огня или ледяного холода. Там была всепоглощающая темнота. В неё можно было кричать, и никого не дозваться в ответ. В этот же момент я ощутила тупое горячее давление на входе и громко вскрикнула, потому что Алекс резко и до упора опустил мои бёдра на себя. Промежность обожгли боль тянущих мышц и суровость вторжения, из лёгких словно выкачали весь кислород, глаза стали влажными.

— Терпи, — коротко раздалось мне в губы.

Все мои последующие стоны и крики потонули в закрывшем рот поцелуе. Именно тогда я поняла, насколько был сдержан Алекс в мой самый первый раз. Тяжёлая эрекция раздирала меня на части, неумолимо продвигаясь глубже и глубже, заставляя скрести ногтями по удерживающим меня плечам, врезаться зубами в воротник белой рубашки и громко рычать. Казалось, каждый удар был способен выбить искры из моих внутренностей.

— Смотри на меня.

С трудом оторвав голову от плеча, я посмотрела Алексу в глаза. Темнота в них затягивала, я тонула в ней, не в силах выплыть, и только суровые движения во мне, отзывающиеся одновременно болью и зреющим наслаждением, удерживали меня в реальности. Как два таких разных состояния могли идеально сплетаться в едином моменте?

Алекс был непривычно молчалив. По-прежнему не сводя чёрного взгляда, он быстро и мощно вбивался в меня под аккомпанемент криков и всхлипываний, как запрограммированная машина. Несмотря на внутренний трепет и испуг, моё тело стало сдаваться под напором двигающейся во мне плоти. Сладостное напряжение в животе с каждым свирепым рывком становилось всё более невыносимым и, сдавшись перед неумолимостью грядущего взрыва, я зажмурилась и запрокинула голову назад, уперевшись макушкой в стену.