По идее, это большая честь. Это что-то требующее обоюдного согласия и ответственного подхода, почти как замужество, но у меня не было времени на деликатность. Я собиралась провернуть метафизический эквивалент женитьбы под дулом пистолета. Я бы хотела спросить мнения Натаниэля и Мики по этому поводу. Я бы хотела поговорить с Жан-Клодом. Мне нужны были мои мужчины, но чтобы к завтрашнему утру они были живы, любой ценой я должна была получить помощь.

Источник этой помощи ожидал, обнаженный и залитый лунным светом, и, увидев эту картину, я почти забыла, что у меня есть какой-то там план. Он был красив, весь — страстное ожидание и готовность, каждая черточка совершенного тела облита светом и подчеркнута тенью, моя луна, и звезды, и тьма. Я поняла то, чего не знала раньше. Процесс уже начался. Хэвен дошел приблизительно до этой же ступени. Я хотела его, и прикасаться к нему было головокружительно приятно, но я не подпустила Рекса к себе до конца. И в итоге место так долго оставалось свободным, что все видели признаки, и первые же доминантные львы, которых я встретила, оба попытались заполнить его. Вот черт.

Я потянулась к Никки. Его не нужно было упрашивать. Он бросился ко мне, обнял меня рукой и позволил мне вести его к наслаждению. Для сегодняшней ночи все было почти идеально.

Я выпустила ardeur. И поняла, что чувствую некую нить, соединенную с ним. Я чувствовала связь с Якобом. Он сопротивлялся ей, и сильно. Часть меня захотела заставить его присоединиться к нам. Но он же был из тех, кто не делиться. Он никогда бы не смог влиться в наши жизни. Он всегда должен был оставаться королем, а в моей жизни было достаточно королей. Мне нужны были мужчины, которые соглашались быть силой позади трона, а не задницей на нем.

Никки приподнял меня так, чтобы он мог ласкать меня, стоя на коленях. Его губы нашли мою грудь. Он ласкал ее языком и покусывал, пока я не застонала. Тогда он выпустил меня, позволив безвольно соскользнуть вдоль его тела, чувствуя все его изгибы своим телом. Он был тверд, и так желал меня, что трение о него заставило меня снова застонать. Он привстал, извлекая из меня еще один протяжный звук, в котором мешалось возбуждение и упоение от прижимающегося ко мне возбужденного тела. Он оперся о стену, положив руки на мои бедра, и усадил меня к себе на колени, подыскивая правильный угол. Но я была слишком нетерпелива. Я обхватила его руками. Я прижалась достаточно сильно, чтобы он тоже застонал для меня, а потом направила его между своих ног. Он начал проникать внутрь. Аrdeur уже сделал меня влажной и готовой, но только предварительные ласки делали меня открытой.

— Такая мокрая и тесная, — простонал он, — боже мой! — Его руки соскользнули с моих ног, на талию, затем переместились на бедра, чтобы направить меня, как он того хотел. Он входил в меня дюйм за дюймом, и одно только это было для меня удовольствием. Я всегда ощущала в этом первом проникновении, в этом натиске что-то, что всегда заводило меня. Когда он проник внутрь так глубоко, как мог, и наши тела сплелись так тесно, как только могли, я обвилась вокруг него, и мои руки нашли опору на стенах хижины за его спиной.

Первая судорога удовольствия заставила меня откинуть голову назад. Но я должна была взять себя в руки, чтобы смотреть на него. Я взяла его лицо в свои ладони и, в то же время начала двигаться на его бедрах. Он двигался вместе со мной, отталкиваясь от земли, сделать движения более резкими. Так начался танец удовольствия в летней ночи.

— Твои глаза сияют. Они карие и черные, и словно свет за коричневым стеклом, — другие цвета которые он мог назвать, испугали бы меня, потому что я была одержима вампирами раз или два, но он описал мне мои глаза, и силу в них. Это случалось раз или два, но это была моя сила и сегодня я ней и нуждалась. Сегодня это меня не испугало. Он смотрел, не отрываясь, загипнотизированный в темные опалы моих глаз, а его тело продолжало ритмично двигаться, и я двигалась вместе с ним. Затем движения стали более неистовым, и я стиснула его бедрами, помогая ему проникать еще глубже, еще сильнее. Это было хорошо, прекрасно, замечательно.

Я выдыхала его имя снова и снова, пока обжигающая волна наслаждения поднималось внутри меня. "Никки, Никки, Никки". Последний толчок — и я достигла вершины, аркой выгибаясь в его руках, и не сдерживая крик. Но мой оргазм не насыщал меня. Только он, изливался в меня, мог насытить мой ardeur. И это случилось когда я трахнула его по-настоящему. Во всех смыслах слова. Я двигалась, пока он не заставил меня закричать снова, затем его тело сделало последний глубокий толчок, и ardeur сделал то, для чего был предназначен. Сделал его моим, когда он простонал мое имя.

Я почувствовала его силу, его зверя, его сущность. Все, что он имел, было предложено мне, а это рождало самые темные мысли. Я могла забрать все, опустошить его, выпить досуха. Я поборола это желание, лишь потому, что это не помогло бы мне спасти остальных. Тогда пришла менее темная мысль: он мог стать нашим. Нашим не на это короткое время, но навсегда, ну или так долго, как мы того захотим. Ardeur иногда случайно привязывал ко мне мужчин, но я никогда не делала это специально — до сегодняшней ночи.

Я хотела сделать его львом своего зова, но в тот миг ardeur вампира во мне понял, что есть другой вариант — сделать его моим рабом. Звери зова имеют свободную волю, они имеют выбор. Мне нужно было, чтобы он не имел выбора. Я хотела выбирать за него. Я сделала с Никки то, что вампиры делали со мной, когда я только начала на них охотиться. Я сделала то, что делали другие вампиры с полицейскими и экзекуторами. Я предпочла свою волю — его воле. Я предпочла жизнь мужчин, которых я любила — его свободе. Свою жизнь — его жизни. И взяла его. Я взяла его тело, его разум, энергию его зверя, и все силы, которые он давал ему. Я выпила его, через его усталость, через его разрядку внутри меня. Я выпила его. Но среди всего остального, я обнаружила его желания. Он хотел принадлежать кому-то. Хотел, чтобы его понимали. У него были желания, которые Якоб не позволял воплотить.

Линия Бель Морт хорошо разбиралась в сексе, любви и власти. Я все еще была новичком, и не могла оградить себя от одной слабости. Мы могли контролировать других настолько, насколько контролировали себя. Могли полюбить настолько, насколько могли принять любви. Удовлетворять желание лишь настолько, насколько желали его удовлетворить. Если бы я могла придумать что-то другое, я бы ограничилась сексом. Я знала как это делается. Но мне нужно было, чтобы он рисковал ради меня своей жизнью. Может быть — убил своего рекса, или своих друзей. Мужчины не делают такого ради перепихона… Но ради любви — ради любви люди способны на ужасные вещи. Мне нужно было, чтобы Никки делал все, что я бы ни попросила. И ради этого я согласна была призвать проклятие на наши головы.