его имя, ибо его религия — без жрецов, без храмов, без внешних формальностей культа, без установленной обрядности — религия, основанная всецело на любви и чистом сердце, на непосредственном и интимном общении каждого с Отцом небесным, на благодати и благодеянии. Посредники и церковь здесь просто не нужны. Зачем ставить другого на прямой, как луч света, дороге между тобой и твоим Отцом? Зачем молиться вместе и на виду у всех? Бог видит тебя изнутри, ибо обитает в тебе самом.

Лицемерие фарисеев, которые, молясь, оборачивали голову, чтобы узнать, видят ли это люди, — которые творили милостыню напоказ и накладывали на свои одежды особые знаки, чтобы отличить себя, как людей благочестивых, — все эти кривляния ложной добродетели вызывали в нем негодование. «Они уже получают награду свою, — говорил он. — „У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне, и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. И когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останавливаясь молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно“».

Это высокое понимание отношений между человеком и Богом, которое после Христа могли воспринять лишь очень немногие, — выливалось у него в одну-единственную молитву и преподанную им своим ученикам. Эта молитва «Отче наш»[61].

Даже теологи далеки от ответа на вопрос, ставил ли Сын Человеческий задачу основывать новую церковь. Даже само это слово (по-арамейски Kenalla) используется им в исключительных случаях. На самом деле для Иисуса Kenalla — не институт, не организация, но духовная общность носящих Царство Божие в своей душе — соли земли и света мира (так определяет он сам в «Евангелии от Матфея», 5:13). Целью Христа было соединение человека с Богом не в мишурных и балаганных традициях церкви, позже присвоившей себе его имя, а путем высокого просветления каждого человека, отвечающего словам евангелиста Матфея, — просветления как «практики, которую я предписываю вам, чтобы вы выросли до сознания Христа». Церковь может состоять из тех, кто обрел Бога в себе, кто страстно стремится к этому: «Тот, кто далек сегодня, будет завтра близок». Дабы войти в эту церковь, мало взывать: «Господи! Господи!» — необходимо иметь Бога в себе и исполнять волю Отца, Который на небесах.

Евангелисты Матфей и Лука свидетельствуют, что незадолго до смерти Иисус все-таки заповедал строительство своей церкви, поручив это Симону бар-Ионе, больше известному как апостол Петр: «И Я говорю тебе: Ты — Скала[62], и на этой скале Я построю мою церковь, и врата адовы не одолеют ее. Я дам тебе ключи Царства Небесного…» При всем величии Христа нельзя пренебречь влиянием на человечество его учеников, особенно апостолов Петра и Павла, которых многие рассматривают как первых отцов христианской церкви. Существует даже такая точка зрения, что не неси они идеи Христа в массы, «труды и имя Иисуса исчезли бы вместе с поколением тех, кто слышал его лично…»

Но, как мы увидим, роль апостолов Петра и Павла оказалась двойственной: они всколыхнули массы экстатической верой в Христа, и они же создали организацию, часто извращавшую идеи своего основателя, подменившую религию просветления и богообщения религиозными догмами, а учение Иисуса в учение об Иисусе. Здесь не место и не время подводить итоги тому, как апостолы и папы исполнили заветы Учителя. Достаточно напомнить, что в 1054 г. Константинопольский патриарх и Папа Римский взаимно отлучили один другого от христианской церкви и прокляли друг друга…

Есть основания полагать, что Иисус не любил храма, даже говорил, упреждая грядущих реформаторов, что из домов молитв сделали воровской вертеп. О том же свидетельствует известный эпизод об изгнании им торгашей из храма. В почитании Отцу не было места традиционному иудейскому преклонению перед храмом. Ни храмовая литургия, ни совместная молитва не могут заменить персонального богообщения, сокровенной и страстной беседы с Отцом. Молитва — таинство индивидуальное, не нуждающееся в языческих сооружениях. Отцу поклоняются «в духе и истине», а не в храме. «Поэтому храм внушал благоговейные чувства только иудействующим христианам. Настоящие новые люди питали отвращение к этой античной святыне»[63]. Не был Иешуа и жестким поборником ритуалов, постов и епитимий — любая аскеза была для него лишь средством, а не целью, целью же являлась близость к Богу, обретение Его в собственном сердце.

Мифологичность и символичность событий жизни Христа не должна заслонять нам главного в нем — того, что он с детства жил в сфере сверхъестественного, что духовное и мистическое начала возобладали в нем над «положительным знанием» и еврейским рационализмом его времени, что он испытывал доверие к беспредельному могуществу человека, способного изменить движение облаков и остановить болезнь и саму смерть, что он абсолютно верил в непобедимую силу любви, добра и истины.

Духовность Иисуса неотрывна от его принадлежности к земле — это ярко проявляется в отношении к кровным узам и семье. Из того, что мы знаем, можно предположить, что «Бог в нем» возобладал над родственными и национальными чувствами, не имевшими для него какого-либо значения. Своих духовных собратьев Иисус ставил выше братьев по крови и связь с ними ценил гораздо выше кровного родства[64]. Со всей глубиной Иисус познал максиму «нет пророка в своем отечестве»: многие его ближайшие родственники, братья и сестры, однокашники и назаретяне не только не поняли его, но, узнав о проповедях в Капернауме, расценили, что их земляк «вышел из себя», попросту говоря, обезумел[65]. Не пользуясь любовью и почитанием в своей семье и на своей родине, зная скептическое отношение братьев[66], он ставил «Бога в себе» выше крови, отчизны, ближних своих, тяготея к дальним, его идеи разделявшим. «Те, кто рядом со Мной, Меня не поняли». Отсюда «отныне враги человеку — домашние его». Отсюда «любящий отца и мать более Меня недостоин Меня». Отсюда «тот, кто будет исполнять волю Отца моего небесного, тот мне брат, и сестра, и мать». Отсюда его категорический императив «оставить дом свой, жену, братьев, родных, детей, ради Царства Божия и жизни вечной». Отсюда его реакция на слова прохожей: «Блаженно чрево, носившее тебя, и сосцы, тебя питавшие!» — Нет! «Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его!»

Духовность Иисуса — не книжная, но нравственная, блаженная, просветленная, от