Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не стоит, – качает головой ее собеседник. – Она должна сама разобраться. Она еще не готова к встрече с тобой – пока.
– Но ты же слышал про книгу, Л.?
Я облокачиваюсь на дерево, лишь немного виня себя за подслушивание.
Так значит, мужчина – Л.
Я пробегаюсь по ментальному каталогу. Луи Армстронг? Кажется достойная догадка, но, может быть, у меня только джаз на уме.
Л. кивает.
– Да. Она продала ее. И не принесла ничего своего.
Мои пальцы сжимаются вокруг бокала. Перехватываю стекло другой рукой, будто это поможет мне его не разбить.
Они говорят обо мне.
Я прячусь за пальму, подальше от перголы, так что видно только половину моего лица. Так я могу за ними наблюдать.
– Почему Э. бездействует? – По женщине видно, что она больше расстроена, чем раздражена. – Это небезопасно. Мы с тобой оба знаем угрозу.
Л. пожимает плечами.
– Кто-то сказал, что Э. нездоровится, но ты права – действительно странно.
Гречанка вздыхает.
– А ведь она подавала такие надежды. Такая… восторженная.
– Она, конечно, не кровная дочь Э., может, поэтому…
Женщина отмахивается от его слов.
– Какая разница? Я вдохновляла тысячи умов без всякого родства с гениями.
Я дышу сквозь приоткрытые губы, стараясь не шуметь, чтобы расслышать их поверх гула в голове.
– Эта девочка – особенная, – говорит Л. – Она не знает правды о себе. Быть может, это мешает ей видеть.
– Она не знает фактов, но в ней есть правда. Дай ей время. Она поймет, когда зайдет дальше, поймет, что от нее требуется.
– Надеюсь, будет не слишком поздно.
Вдалеке, в центре Сада, снова слышится музыка – на этот раз струнный ансамбль издает приятную какофонию, означающую настройку инструментов перед игрой.
Л. и женщина поворачиваются к музыке, улыбаясь, будто звуки струн – теплое солнце, озаряющее их лица. Они встают и уходят из перголы, направляясь к Древу.
Я выхожу из тени и опираюсь на деревянную балку, сердце колотится в груди.
Не задумываясь, подношу к губам бокал с шампанским и опрокидываю. Он уже пуст.
Алкоголь и подслушанный разговор мутят мне голову, как поездка на карусели.
Будь осторожна.
Пора выбираться отсюда.
Я на нетвердых ногах иду вправо, мимо одинокой живой изгороди, опутанной плющом, туда, где по моим ощущениям должна стоять моя скамейка у магнолии.
Вот она, как знак «выход».
Я часто моргаю. Из-за этого я ничего не вижу. Края зрения расплываются, а в центре взрываются огоньки.
Где же мой тоннель из плюща и трав?
Я продираюсь сквозь кусты, мимо плакучей ивы – бокал шампанского пропал – без понятия, где он – дальше, дальше, туда, где должен быть мой проход, но все вокруг незнакомое, и голова кружится очень сильно. Ужасно сильно.
Вдруг я лежу на спине с закрытыми глазами, и кто-то кричит мое имя.
Глава 18
Искусство освещает. Озаряет. Льет свет на вечную темноту, прямо в сердце нашей личной бездны и говорит: «Видишь?»
Из «Путь художника», Джулия Кэмерон
Едва разлепляю глаза.
Я в постели.
– Келси!
Я хватаюсь за простыни, мозг взрывается от раздражителей.
Моя кровать. Потолок.
Кто-то кричит.
Яркий резкий солнечный свет из окна. Похоже… день. Довольно поздно.
Я опять потеряла время.
– Келси, если ты там, я поднимаюсь.
Голос Лизы, затем шаги по лестнице.
– Келс?
– Здесь. Я здесь.
Я свешиваю ноги с кровати, затем нетвердо встаю на ноги – босые, несмотря на то что на мне все еще платье, которое я надела на свидание с Остином.
Дрожащими пальцами касаюсь часов, но не успеваю посмотреть на экран, когда Лиза появляется на верхних ступеньках.
Она хватается за перегородку у лестницы, смотрит, склонив голову, как я потерянно стою у кровати.
– Ты что, заболела?
– Что? Нет. То есть… Я не… Да, я плохо себя чувствую.
Она вопросительно поднимает бровь.
– Выглядишь, как будто куда-то собралась.
Я приглаживаю руками платье на талии, на бедрах, затем снова смотрю на Лизу.
– Тебе что-то нужно?
– А, да. – Она трясет головой и закатывает глаза, будто забыла, зачем поднималась. – Да, извини, там внизу пришли. По поводу той книги на продажу.
Я выдыхаю, затем пытаюсь глубоко вдохнуть через нос.
Только три минуты назад я подслушивала, как Луи Армстронга и древнюю гречанку оскорбила продажа этой самой книги.
– Окей, спасибо. Я сейчас спущусь.
Лиза щурится, бросает взгляд на платье и пожимает плечами.
– Как скажешь.
Едва она уходит, я смотрю на часы.
Два часа дня, что меня не удивляет – больше всего меня волнует день, дата. Я была в Саду дольше, чем в первый раз. Сколько я проспала?
Но часы заверяют меня, что сегодня пятница.
Получается… я пропустила меньше, проведя больше времени в Саду, чем когда я отсутствовала целый день?
На время откладываю вопросы логики и за две минуты расчесываю волосы, провожу помадой по губам и натягиваю сандалии на небольшом каблуке. По-моему, люди, продающие раритетные издания за тысячи долларов, не должны выглядеть так, будто только что выбрались из постели во вчерашней одежде. Платье сделано из немнущейся ткани, поэтому я не переодеваюсь.
Спустившись в магазин на негнущихся ногах, я подхожу к кассе.
Седоволосый джентльмен в дорогом костюме доверительно болтает с Лизой, улыбаясь:
– Магазину очень поможет, – говорит он. – Привлечет покупателей.
Лиза выпрямляется при виде меня, почему-то виновато улыбаясь.
– Вот и она, – она кивает в мою сторону. – Келси, это мистер Дюма. Говорит, что знает твою Ба.
Я протягиваю руку, вытирая вторую, мокрую, о ткань платья.
– Келси Уиллоби. Вы знакомы с Элизабет?
Он пожимает мне руку – крепко, но не до хруста костей. Он мило выглядит, на вид ему за шестьдесят, но в хорошей форме.
Выдающийся.
– Это так. Точнее, я знал ее «в мое время». Много лет прошло. Я надеялся ее увидеть.
За его спиной Лиза пожимает плечами и поджимает губы, как бы говоря: «Я ему не сказала».
Дюма мне сразу же понравился, хотя было бы замечательно, если бы он зашел в другой момент. После путешествия из Сада в кровать и в книжный меня кидает то в жар, то в холод. Мне нужно побыть одной, обдумать произошедшее, понять, как сопротивляться Изъятию, так как Сад не дал никаких ответов.
– Мне жаль, но Элизабет сегодня не придет.
– Жаль. Я видел, что она продает первое издание Баума, и хотел его приобрести.
– Почему бы нам не пройти в мой кабинет? – Я жестом приглашаю