– Одним словом, явившись ко мне, вы уже знали, что речьпойдет об убийстве?

– Знала.

– После этого вы полетели в Рино?

– Совершенно верно.

– Что было потом?

– Я дождалась, когда Джимми уйдет спать, и серьезнопоговорила с Рози. Но только вот про Вальтера я ничего не сказала. Я понимала,что сама Рози никогда бы на такое не решилась. Во всем виноват Джимми, а онаего выгораживает. Мне очень не хотелось, чтобы она мне лгала.

– Где ваш серый костюм?

– Его забрала полиция.

– В каких туфлях вы были?

– Они их тоже взяли.

– Вы не проверяли, на них не было крови?

– Нет, не проверяла. Великий боже, мистер Мейсон, неужели выдумаете, что я…

– Я думаю, что у вас на туфлях могли быть следы крови. И наодежде тоже. Я не сомневаюсь, что следы ваших пальцев будут обнаружены набумажнике Вальтера Прескотта и что, поскольку вы не размельчили остаткиобгорелой бумаги, техническая экспертиза сумеет восстановить написанное. Мнесразу показалось, что Овермейер вел себя как-то странно на дознании. У негонакопилось столько улик против вас, что он даже не хотел получать никаких указанийсо стороны. Теперь он предоставит вам лгать и изворачиваться сколько угодно, апотом прижмет вас неопровержимыми уликами и вещественными доказательствами. Егоустраивал такой неопределенный вердикт коронера. Вы еще не подавали никакогозаявления?

– Нет. Я же помнила ваши указания.

– И ничего не отрицали?

– Как же, отрицала. Они меня обвинили в убийстве Вальтера, ясказала, что этого не делала.

– Я же просил вас ничего не говорить.

– Я подумала, что это я должна отрицать.

– Может быть, вы сделали еще одну ошибку и стали отрицать,что знаете, что Вальтер Прескотт был в то время уже мертв?

– Нет. После этого я вообще молчала.

– У вас спрашивали, когда вы видели его в последний раз?

– Да, спрашивали. И я ответила, что не видела его большенедели. Это чистая правда, потому что видеть человека мертвым не значит…

– И, – прервал ее Мейсон, – когда на суде продемонстрируютувеличенные фотографии отпечатков ваших пальцев, обнаруженных на бумажникеВальтера, у вас будет сколько угодно времени подумать, что было бы намногоумнее последовать совету вашего поверенного.

В ее широко раскрытых глазах застыл ужас: до нее дошлозначение его слов. Потом она, вздернув подбородок, резко сказала:

– Не растравляйте мне рану! В конце концов, вы сделали все,что могли.

– Вы его убили?

– Нет.

– Вы знаете, кто это сделал?

– Я не знаю, если только не Рози.

– Если вы будете мне врать, то вас ничто не спасет отверевочного галстука, который будет накинут на вашу красивую шейку.

– Я не вру. И вообще, мистер Мейсон, шея-то моя!

Мейсон одобрительно посмотрел на девчонку.

– Что ж, не слишком вежливо, конечно, но все же лучше, чемиметь дело с истеричной особой, которая окончательно потеряет голову на скамьеподсудимых. Пока же выкладывайте – и без уверток! – следующее: как вы мыслитесебе предстоящий процесс? Окружной прокурор обрушится на вас с целой грудойустрашающих улик. Сначала он сделает вид, что у него нет к вам никакихсерьезных претензий. Так, легкое подозрение. У всех создастся впечатление, чтоон вообще бы вас немедленно освободил, если бы не процедурные правила, которыене позволяют подобных вольностей до тех пор, пока вы не захотите говорить.Потом он спровоцирует с вашей стороны еще несколько подобных неосторожныхотрицаний, вроде бы пустяковых, после чего засыплет вас градом фактов, требуя вкаждом случае дать подробные объяснения. При этом у него будет добрейший,прямо-таки отеческий тон, так что вам начнет казаться, что вот-вот конец всемвашим мучениям. Когда же вы станете все больше и больше запутываться, он начнетосторожно закручивать гайки. И вот тогда вы поймете, что выхода нет. И вызамолчите. В этот-то момент на вас набросится свора газетных молодчиков, и онипустят в ход весь свой, поверьте, немалый опыт, чтобы заставить вас заговорить.То лестью, то угрозами, то посулами, то выражением самой искренней симпатии онибудут стараться вырвать у вас принципиальное согласие дать показания. Выпонимаете?

Она кивнула.

– Вам надо вести себя очень тихо и очень умненько. При техданных, которыми в настоящий момент располагает окружной прокурор, вы не можетенадеяться на освобождение. Единственный ваш шанс избежать тюрьмы – этозаставить жюри вынести решение «не виновна». Или же добиться того, чтобы троеприсяжных не согласились с вердиктом. Вам это понятно?

Рита снова кивнула.

– Так вот: кто бы что бы у вас ни спрашивал, пусть даже ссамым сочувствующим видом, отвечайте, что адвокат запретил вам отвечать налюбые вопросы. До тех пор, пока я ваш поверенный, вы должны мне безоговорочноподчиняться. Можете добавить, что, по вашему мнению, это адвокатская причуда,что вы бы с удовольствием рассказали все, как это было, но по неизвестной вампричине вам велено хранить молчание. Понятно?

– Понятно.

– Хватит ли у вас на это силы воли?

– Надеюсь.

– Для этого потребуется огромная выдержка.

– Я все понимаю, мистер Мейсон. Мне уже двадцать семь лет. Ав этом возрасте у человека развивается сила воли.

– Не переоценивайте своих сил. Сейчас вы стоите одна противлюдей, через руки которых прошли сотни аналогичных случаев, так что они относятсяк вопросам виновности и невиновности с равнодушием ремесленников. Им известнытайны и приемы, которые «срабатывают» и «не срабатывают». Вы – младенец,заплутавшийся в густом лесу, впервые противоборствующий его темным силам.Держите рот на запоре. Я разрешаю вам говорить лишь одно: что вы хотели быговорить, но вам не позволено. Понятно?

Мейсон собрался было уходить, потом что-то вспомнил и сноваопустился на скамейку.

– Как далеко вы позволите мне заходить?

– Что вы имеете в виду?

– Вы прекрасно понимаете.

– Оставьте в покое Рози.

– А если мне придется обвинить Рози, чтобы выгородить вас?

– Тогда не выгораживайте меня.

– Да вы понимаете, что говорите?

– Отлично понимаю.

– Ваше положение крайне тяжелое, – со вздохом произнес ПерриМейсон. – Конечно, жюри не вынесет смертного приговора девушке с такойнаружностью и умом. Но вы можете заработать пожизненное заключение. Сейчаслегко задирать нос и произносить красивые слова, но что будет, когда подойдетрешительный момент? Не упрекнете ли вы меня за то, что в свое время связали мнеруки?