Войдя в лифт вслед за мной, мужчина молча нажимает кнопку, а я готовлюсь к тому, что через секунду у меня заложит уши.

Лифты здесь ходят со скоростью света, а стоящий передо мной мужчина не предпринимает никаких попыток завести разговор, поэтому эти секунды я провожу глубоко в своей голове.

Тишина не пугает.

В отделанной мрамором кабине она ощущается, как вакуум, и я ему так рада.

Глядя в потолок сквозь тонкую пелену своих слез, опять и опять прокручиваю мысли и образы, от которых то горит, то обрастает ледяным панцирем мое глупое сердце.

Заложив руку в карман брюк, мужчина выходит первым.

Двигаясь размеренно, бросает на меня короткий, но очень хорошо знакомый мне взгляд, за который… еще какой-то месяц назад я бы ухватилась, как за соломинку, а сейчас игнорирую. Не пытаясь быть рациональной! Наплевав на “перспективы”!

Я просто достаю из кармана телефон, потому что он вибрирует без остановки и на такое способен только один человек.

Я не жду запоздалых приглашений на дни рождения. Больше я не жду ничего, точно зная, что это Лёня и что я не возьму трубку.

Сбросив вызов, непослушными пальцами отправляю ему сообщение с нелепой чушью о том, что Ксюше срочно нужна моя помощь, потому что у нее острый приступ аппендицита, и убираю телефон назад в карман, не дожидаясь ответа. Прямо сейчас, здесь и сейчас, мне плевать на чувства Лёни… Это легко! Легко, ведь ему плевать на мои чувства точно также. Когда он смотрит на меня, не видит “меня”. Он видит игрушку, которую раньше не мог себе позволить, а теперь может…

Охрана на переходном этаже вызывает лифт, и мой привилегированный попутчик пропускает меня вперед, отойдя в сторону и спрашивая:

— Заходите?

Кивнув, забиваюсь в угол и прижимаюсь спиной к стене. Подальше от его парфюма и денег, которыми от него несет.

— Вниз? — спрашивает, посмотрев на меня вполоборота.

Киваю, отворачиваясь.

Мне не нужны никакие игры. Ни с ним, ни с кем-то еще.

Мне нужно на воздух, иначе я задохнусь. И когда этот проклятый лифт наконец-то спускает меня с небес на землю, вылетаю из него, не оглядываясь. Прошагав через холл с огромной футуристичной люстрой, выскакиваю на улицу и наконец-то даю волю слезам.

Оставляя за спиной бесконечный небоскреб и не оглядываясь, просто иду и иду, ненавидя этот фешенебельный район за то, что как всегда не имею понятия где нахожусь и где мне искать метро.

Я снова бреду куда-то под этим проклятым дождем, окруженная небоскребами.

На этих улицах и среди всех этих прохожих меня никто не знает.

В промозглых осенних сумерках выпускаю из себя всю соленую воду, которая есть.

В последний раз.

Так я клянусь себе, но я столько раз нарушала собственные клятвы, что они перестали чего-то стоить!

Утерев рукавом пальто щеки, топчусь на светофоре и кусаю губы, ища хоть какие-то ориентиры, но мысли так перекрутило, что не понимаю даже, что мне нужно искать, и с огромным опозданием понимаю, что пронесшийся мимо черный представительский Мерседес со свистом затормозил у тротуара не без причины.

Быстро выйдя из машины, водитель открывает дверь и рукой предлагает мне проследовать внутрь.

От холода сводит пальцы. Для моего пальто уже неделю как не сезон, и этот холод трезвит. Сжав зубы и вцепившись пальцами в воротник, заглядываю в открытую дверь, не двигаясь с места.

Я вижу знакомый силуэт, знакомый дорогой костюм и холеное лицо мужчины из лифта.

— Подвезти? — расположившись на заднем сидении, смотрит на меня со сдержанной улыбкой.

Ледяного ветра под моим пальто хватает для того, чтобы просипеть:

— Только до метро.

Качнув головой, говорит:

— Располагайся.

Сев в салон, зажимаю ладони между колен и смотрю в окно. Я без сомнений выгляжу, как панда, и без сомнений не собираюсь корчить из себя беспечную студентку или хоть какую-то заинтересованность…

— Любишь метро?

— Да.

— Занятно… там есть что-то интересное?

— Там есть время подумать, — отвечаю хрипло.

— О чем например?

— Почему муравьи такие медленные, — все так же сипит мой голос.

— Интересно.

Молчу, колотясь от липкого озноба, который не чувствовала там, на улице, но тепло и запахи этой машины растапливают лед в венах, превращаясь в какое-то отупляющее похмелье.

Вся эта благотворительность была ни к чему, потому что метро появляется из-за следующего угла.

Задерживая воздух, выдыхаю:

— Остановите здесь…

— Костя, останови.

Машина тормозит через секунду, и водитель тут же покидает салон, чтобы открыть мне дверь.

Поставив на асфальт ногу, оборачиваюсь и тихо говорю:

— Спасибо.

Неподвижно глядя на меня, мужчина просовывает руку в карман пиджака и протягивает мне золотой квадратик визитки.

— Возьми.

Глядя на его руку, я снова делаю это. Впадаю в ненавистные дебаты между своим сердцем и здравым смыслом! В те самые, которые с отвращением к самой себе вела последние три месяца. Каждый раз, когда оказывалась в точно такой же ситуации и, вопреки внутреннему протесту каждый раз делала то, чего мне не хотелось! Никогда и никому не было дела до того, чего хотелось мне. Мне казалось, что ЕМУ было до этого дело. Казалось… Дура…

Может дело в выражении моего лица, а может еще в чем-то, но он с тихим смешком забирает свою визитку и говорит:

— Ресторан “Вертикаль”. Ужинаю там по вторникам и пятницам в районе восьми вечера. Если как-нибудь захочешь составить мне компанию, буду очень рад. Стол на имя Алиханова.

Посмотрев в его внимательные глаза, не утруждаю себя кивком или еще чем-нибудь.

Может я приду, а может и нет… — это то, что даю ему понять, как и то, что этот вопрос… заботит меня так же, как и вопрос муравьев.

Выбираюсь из машины и быстро шагаю к метро.

Не оглядываясь.

Ксюши дома нет. У нее полно друзей, и по субботам она дома никогда не задерживается.

В тишине и темноте ее квартиры сижу на полу у стены так долго, что сумерки за окном становятся глубокой ночью. И этого времени мне хватает для того, чтобы решить… решить и принять то, что я больше не должна с НИМ видеться.

Стирая со щек слезы, нахожу в телефонном справочнике заветное имя и стираю раз и навсегда.

Я знаю… знаю, что стереть его из памяти так же легко не выйдет. Ни за что не выйдет выгнать его из головы вот так, просто щелкнув пальцами. Но трахаться с ним и знать, что уже завтра там, в его настоящей жизни, мне вдруг не останется даже этого жалкого места… это… это дерьмо! Это дерьмо, и с меня его хватит…