– Я же все-таки работник МИДа, – улыбнулся мужчиназа рулем. – Сказала бы, что я слесарь, я бы на «Москвиче» прикатил.

Женщина расхохоталась.

– Димка, ты – прелесть. Поехали скорее домой, глазаболят – сил нет терпеть. Как будто песку насыпали. Ты не забыл, что сегодня ночуешьсо мной?

– Как же, забудешь, – шутливо проворчалДима. – Не каждому такое счастье выпадает – провести ночь с самойКаменской.

* * *

Они вошли в квартиру Гордеева-младшего, где на всякий случайдолжны были изображать семейную пару. Прямо от порога Настя бросилась в креслои вытянула ноги.

– Господи, как же все болит! – простоналаона. – Муки адские. По-моему, босоножки с кожей срослись. Эй! –позвала она. – Муж ты или не муж? Помоги больной жене.

Захаров опустился перед ней на колени и начал осторожноснимать с Насти обувь.

– У тебя ноги красивые, – сказал он, проводя рукойвверх от лодыжки до колена.

– Только сейчас заметил? – насмешливо спросилаНастя.

– Ты же в джинсах все время, как тут заметишь.

– Подай мне, пожалуйста, вон ту коробочку, –попросила она.

Отвинтив крышки с двух пластмассовых емкостей сфизраствором, Настя быстро и умело вынула из глаз контактные линзы, сделавшиеее светлые глаза шоколадно-коричневыми. Проделав эту операцию, она облегченновздохнула.

– Теперь можно жить. Ты так и будешь сидеть на полу?

– Буду. Отсюда смотреть удобнее.

Настя откинулась в кресле, закрыла глаза, отдыхая.

– И что же ты видишь со своего удобного места? –спросила она, не открывая глаз.

– Что ты очень красивая.

– Не выдумывай. Это все грим. Сейчас я соберусь ссилами, пойду в ванную, смою с себя этот маскарад, сниму парадные тряпки иопять превращусь в серую мышку.

Настя говорила медленно, лениво, едва шевеля губами. Целыйдень в образе темпераментной энергичной журналистки дался ей нелегко.

– Павлов, наверное, умирал от желания?

– Умирал, – равнодушно подтвердила Настя.

– А ты? Тебя это не будоражит?

– Нет. Если бы это был не Павлов, тогда – может быть.

– А я?

– Что – ты?

Дима осторожно поцеловал ее колено. Настя не шевельнулась.

– Ты очень красивая.

– Ты уже говорил. У меня с памятью все в порядке.

– И еще раз повторю.

– Зачем?

– Чтобы ты это запомнила.

– Я запомнила.

– Но не поверила?

– Нет.

– А почему именно этот типаж ты выбрала? Павлов любитрыжих?

– Не знаю. – Настя чуть заметно шевельнулаплечом. – Просто увидела такую женщину на улице, она мне понравилась.Срисовала.

– А кого еще ты можешь изобразить?

– Кого угодно. Много лет тренируюсь. У меня хобби такое– менять внешность. Мама часто за границей бывала, привозила всякие игрушки.

– Какие игрушки?

– Ну, грим, краски для волос, линзы всех цветов.Остальное я сама придумывала. Училась менять голос, жесты, походку. Оченьхорошо отвлекает.

– От чего отвлекает?

– От мыслей о бренности существования. – Онаусмехнулась. – Так что если меня выгонят из милиции, без работы неостанусь. Пойду на киностудию фильмы озвучивать.

Дима подвинулся ближе, положил голову ей на колени.

– Если ты все это умеешь, то почему не пользуешься?

Настя лениво подняла руку, безвольно свисавшую сподлокотника кресла, запустила пальцы в его волосы.

– Зачем своих обманывать? Какая есть – такая есть.

– Мужики по тебе сохли бы.

– Мне неинтересно.

– Почему? Нормальной женщине это должно быть интересно.

– Я – не нормальная женщина. Я вообще не женщина. Я –компьютер на двух ногах. И потом, они все равно увидели бы меня после ванны. Ився любовь тут же кончилась бы.

– Не наговаривай на себя. Ты – нормальная молодаякрасивая женщина. Только в тебе огня нет.

– Огня нет, – согласилась Настя.

– Может, ты не хочешь его зажигать?

– Может, не хочу. Перестань меня уговаривать. Я оченьустала. У меня сил нет дойти до душа, а ты мне рассказываешь про высокуюстрасть. Ну нет ее во мне, что я могу поделать?

– Хочешь, я тебе помогу?

– В чем? – Настя открыла глаза, внимательнопосмотрела на Захарова.

– До душа дойти. Раз в тебе нет высокой страсти, тебяэто не должно смущать.

– Помоги. – Она опять расслабленно прикрыла глаза.

Дима включил в ванной воду, налил в нее пенящийся «Бадузан»,вернулся в комнату. Не поднимая Настю с кресла, осторожно снял с нее мини-юбку,потом аккуратно, стараясь не касаться тела руками, стянул бирюзовую майку набретельках.

– А грудь-то! – Он укоризненно покачалголовой. – Это надо совсем себя не любить, чтобы такую красоту прятать.

– А я и не люблю.

Настя по-прежнему не открывала глаз.

– А что ты любишь?

– Задачки решать.

Он легко подхватил Настю на руки, отнес в ванную и осторожноопустил в воду. В горячей воде она быстро приходила в себя, бледные щеки порозовели.Дима уселся на край ванны, продолжая с любопытством рассматривать Настиноумытое лицо.

– Сколько раз тебя Павлов видел в натуральном виде?

– Два.

– И ты не боялась, что он тебя узнает? Рисковая тыдевушка.

– Никакого риска. Меня почти невозможно запомнить. Я –никакая. Вот ты столько лет меня знаешь, а описать словами не сможешь. Во мненет ни одной яркой черты.

– Кто тебе сказал, что ты – никакая? Сама придумала?

– Отчим. Это случайно вышло. Мне тогда пятнадцать летбыло. Он по телефону разговаривал, не думал, что я слышу. Кого-то распекал, чтослишком заметного парня куда-то послали. Он тогда еще в розыске работал. Иговорит: «Он должен быть таким, как моя Аська. Никаким. Сто раз мимо пройдешь ине запомнишь». Я, естественно, в слезы. Он понял, что я слышала, утешать начал.Вот тогда-то он мне и сказал: «У тебя лицо как чистый лист бумаги. На нем чтоугодно можно нарисовать. И красоту, и уродство. Это редчайший дар природы, имнадо уметь пользоваться». Кроме того, Димуля, мы ведь не черты лица запоминаем,а масть, мимику, моторику, голос, манеры. А это все легко меняется, было быжелание. Так что, повторяю, риска не было ни малейшего.